Книга История колдовства - Монтегю Саммерс

Спиритизм пользуется поддержкой многих известных людей. Его активно защищал сэр Оливер Лодж так же, как и сэр Вильям Барретт, сэр Вильям Крукс, профессора Шарль Ри-ше, Жане, Бернхейм, Ломброзо и Фламмарион. Все они придали дополнительный вес этому течению своим авторитетом. Что же касается сэра Конан Дойля, то он, как известно, превозносил и пропагандировал все оккультные практики, с которыми ему приходилось сталкиваться [590]. Он даже руководил открытием весьма симпатичного книжного магазина на Виктория-Стрит, в Вестминстере, где продавались публикации спиритического направления.

Итак, как же нам относиться к этому мощному движению, смеяться над которым было бы глупостью, а игнорировать которое невозможно? Католическая церковь не делает ни первого, ни второго. Те м не менее, она безоговорочно предает его анафеме. Не потому, что она не верит в реальность того, чем занимаются спириты, но как раз потому, что верит полностью и знает, какие движущие силы стоят за всем этим, как бы ни пытались прятаться они под иными личинами, как бы тонко и быстро они не действовали. Тема, которую мы обсуждаем, не самая приятная, поскольку мне известно много добрых людей, в поисках истины серьезно увлеченных спиритизмом. До сих пор они не потерпели сколько-нибудь серьезного морального или физического ущерба, хотя играют с огнем уже несколько лет. Кроме того, для многих спиритизм стал утешительной гаванью в тяжелые минуты скорби и разлуки и, соответственно, теперь освящен в их глазах воспоминаниями о дорогих людях. Но они страшно обмануты. Как бы ни трудно было это делать, следует придерживаться твердо установленных фактов. Спиритизм был не менее четырех раз осужден Святейшим Престолом [591], декрет которого от 30 марта 1898 года запрещает все спиритические практики – даже те, в ходе которых общения с демонами пытались бы избежать, а связь пытались бы установить только с добрыми духами. Современный спиритизм, по сути своей, – возрожденное ведовство. Второй пленарный собор в Балтиморе (1866), предполагая, что значительная часть феноменов объясняется ловкостью рук и мошенничествами разного рода, предостерегает христиан от оказания какой-либо поддержки спиритизму и запрещает им посещать сеансы, пусть даже из чистого любопытства, поскольку некоторые из явлений, которые там имеют место, могут быть объяснены лишь через вмешательство демонических сатанинских сил.

ГЛАВА VII.

Ведьма в драматической литературе

Английский театр, подобно театру любой другой страны, имеет религиозные, а лучше сказать, литургические корни. После норманнского завоевания, когда в английских монастырях появилось немало французских ученых, латинские диалоги, легенды о святых и мучениках, созданные в соответствии с канонами комедий Хротсвиты, отнюдь не бывшим уникальным феноменом, стали ставиться и на острове. Их практически невозможно декламировать, не выполняя при этом соответствующих действий. Таким образом, мистические пьесы появились из самой сердцевины действа литургического.

Немало исследований было посвящено тому, каким образом ставились отдельными гильдиями эти ранние английские пьесы. Я бы хотел привлечь внимание читателей лишь к одному из фрагментов оборудования передвижного театра, а именно, к темной пещере на последней из трех декораций, так называемому адскому жерлу. Прилагались немалые усилия для того, чтобы сделать ее столь ужасной в своем реализме, как только было возможно. Демоны с чудовищными головами исходили из нее, извергались адские пламена, и слышны были сдавленные крики. Так, при постановке в Дигби пьесы о св. Марии Магдалине описание сцены было следующим: «помост и ад, разверзающийся под этим помостом». В Ковентри у шляпочников было Адское жерло для изображения адских мук, а у ткачей – еще одно для представления Страшного суда. Оно извергало огонь, было снабжено лебедкой и валом для изображения землетрясений. В указаниях к постановкам Корнуольского театра, который ставил «Сотворение мира», написано, что Люцифер низвергается в ад «и столб огня рядом с ним», а вся сцена заполняется «всевозможными дьяволами и духами, поддерживаемыми на канатах». Среди необходимых «establies», потребных для постановки пьесы в Руане в 1474 году, был «Enfer fait en maniere d’une grande gueulle se cloant et ouvrant quant besoing en est». Последнее указание к постановке «Sponsus», литургической пьесы, написанной Клоетта и Пари в первой половине XII столетия и поставленной в Лиможе, где речь идет о Разумных и Неразумных девах, звучит таким образом: «Modo accipiant eas [fatuas uirgines] daemones et paecipitentur in infernum».

Сам Дьявол, нарушитель мира, был одним из важнейших персонажей мистерий. Йоркский цикл начинается с постановки «Сотворения мира» и «Падения Люцифера». В то время как ангелы поют: «Свят, свят, свят» перед троном Господним, сатана является, обуянный гордыней, с тем чтобы быть низвергнутым в глубины ада, громко выкликая при этом свои жалобы: «Пал, пал, о горе мне!» Известен интересный эпизод из сна жены Пилата. В то время как она спит, Сатана нашептывает ей на ухо воспрепятствовать осуждению Иисуса и, таким образом, помешать искуплению человечества. Последняя пьеса Йоркского цикла – «Судный день».

Таким же образом цикл Таунли открывается «Сотворением», и в пояснениях к пьесе написано: hic deus recedit a suo solio et lucifer sedebit in eodem solio. Скоро действие перемещается в ад, где демоны укоряют Люцифера за его гордость. После создания Адама и Евы представлялся горестный плач Люцифера. В длительном эпизоде Страшного суда на сцене появлялось немалое количество демонов, каждому из которых находилась работа.

Дьявол был представлен в черном одеянии, с козлиными рогами, ослиными ушами, с раздвоенными копытами и огромным фаллом. Собственно, это сатир из древних дионисических процессий, дух природы, суть несдерживаемой свободы и веселых удовольствий, можно сказать, бесстыдный, так как греки античности не знали стыда. Это та самая фигура, которая носилась в танце на сцене Аристофана, совершенно обнаженная при свете дня [592], исполненная физического здоровья, в неудержимом веселье и экстазе громко выкрикивающая старинный рефрен: Φαλης εταίρε Βοχκχιου, ξΰγκωμε, νυκτεροπλάνητε, μοιχέ παιδεραοταа (Фалес, щедрый товарищ Вакха, его веселый компаньон в танце, в безумном веселии блуждающий по ночам, развратитель Фалес). Иными словами, он был воплощенным язычеством, язычество же было смертельным врагом христианства; таким образом, его взяли, бражника вакхических пирушек, запачкали нечистотами от рогов до копыт, и он так и остался смертельным врагом христианства под именем дьявола [593].