Книга Песенка для Нерона - Том Холт

— Пять ослов, — вмешался один из них. — И сколько может нести один осел?

Луций Домиций пожал плечами.

— Зависит от осла, — сказал он. — Мы не хотели перегружать их, они уже устали, как и все мы. Поэтому на каждого мы нагружаем примерно шесть талантов.

Я видел, как в головах у них происходят расчеты: пять умножить на шесть умножить на сто сестерциев. Щелчок, с которым все они более-менее одновременно пришли к одному и тому же ответу, можно было услышать в Вейях.

— Вот что я тебе скажу, — сказал один из них, пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Почему бы тебе не поставить немного соли против наличных? Мы не возражаем, в армии часто так делают.

Луций Домиций покачал головой.

— О, я не могу, — сказал он. — А что, если я проиграю? Брат расстроится, если я оставлю нас без соли.

— Ну это да, — сказал арфист. — Но подумай только, как он обрадуется, если ты выиграешь.

— Это вряд ли, — сказал Луций Домиций. — В конце концов, это моя первая игра за долгое-долгое время. И эта… как вы ее называли, азартная игра? Занятное название… я ж ничего не знаю про азартную игру. Я придумал, — сказал он. — А почему бы нам не сыграть на что-нибудь ненужное? Камешки, например, или бобы? Так мы сможем получить такое же удовольствие, только мне не придется беспокоиться насчет брата.

Им это не понравилось, но они не могли так просто отказаться от возможности, которая выпадает раз в жизни.

— Хорошая идея, — мрачно сказал один из них. — Мы сыграем так круг-другой, пока ты не поймешь, как это просто. Может быть, тогда ты передумаешь.

Не подумайте только, что я большой знаток игры в кости, потому что это не так. Но трехлетний ребенок заметил бы, что они жульничают, делая все, чтобы проиграть. Это показывало, насколько успешно Луций Домиций их обдурил, потому что они так сконцентрировались на попытках пролететь, что не заметили, что он занят тем же самым. Нет, все что они могли видеть — это что дурачок такой безнадежный игрок, что при всех их стараниях проигрывает каждый третий круг. Так что когда наконец Луций Домиций (глаза сияют, как у невесты в день свадьбы, щеки раскраснелись от восторга от этой чудесной новой игры) заявил: ладно, думаю, я разобрался в игре, давайте делать ставки — они потратили массу усилий, чтобы не разулыбаться, как собаки, пробравшиеся в колбасную лавку.

— Подождите здесь, — сказал Луций Домиций, поднимаясь с колен. — Я схожу за солью. Вернусь не позже, чем через час.

Это повергло их в панику. За час дохрена всего может случиться, это было ясно всем. Они прокручивали в уме одну и ту же сцену: эй, братец, куда это ты собрался с таким количеством соли? О, я встретил каких-то ребят в Субуре, мы с ними договорились поиграть в кости. Что? Даже не думай играть на нашу соль, ты, доверчивый клоун!

— Да все в порядке, — заявил один из них охрипшим голосом. — Мы тебе верим. Садись и играй, пока тебе прет удача.

Поскольку Луций Домиций проиграл четыре круга из семи, выражение «прет удача» изрядно расширяло понятие «поэтическое преувеличение», но он радостно согласился и снова сел. Они вручили ему кости и он продолжил проигрывать.

Боже, как он проигрывал. Где-то через час он был в минусе на одну тысячу сестерциев, то есть примерно на треть мифических запасов своей соли.

Затем он, типа, очнулся ото сна, чтобы обнаружить, что обмочил постель.

— Это ужасно, — произнес он. — Что скажет брат? Мы собирались потратить деньги на посвящение алтаря нашей мачехи, да упокоится она в мире. Он меня убьет.

Его было так жалко, что все игроки, как один, уставились в сторону и никто не сказал ни слова. Однако тот из них, которому досталась большая часть товара Луция Домиция, ухмыльнулся голодной улыбкой и сказал:

— Я тебе вот что скажу. Я дам тебе шанс отыграть все назад. Все сразу. Что скажешь?

Луций Домиций покусал губу.

— Не знаю, — сказал он. — По-моему, я и так натворил достаточно бед.

Игрока это не остановило.

— Вот мое предложение, — сказал он. — Все или ничего. Один круг. Ты можешь вернуть все зараз. Давай, это фантастический шанс.

Луций Домиций разыграл эту ситуацию как надо. Сперва он не хотел об этом и слышать. Затем, пока игрок поднимал ставки, он втянулся в разговор, по шажку за раз, пока наконец они не договорились: все, что он уже проиграл плюс соль еще на пятьсот сестерциев против того, что было в банке — двести сестерциев, плюс арфа. Ну вот, разве можно вообразить предложение щедрее?

Луций Домиций прошел через все стадии сизифовых мук, прежде чем кивнул и произнес: ладно, давай. Игрок засиял, как солнце над Адриатикой, и вручил ему кости. Воцарилась мертвая тишина. Луций Домиций потряс кости в кулаке и метнул их. И проиграл.

— О, ну что ж, — сказал игрок. — Не расстраивайся. В следующий раз повезет.

Луций Домиций смотрел на кости, как Орест на Фурий.

— Хорошо, — сказал он. — Еще один бросок. Всю оставшуюся соль против того, что ты уже выиграл. Всего один круг, — добавил он жалобно. — Ну пожалуйста.

Но игрок покачал головой.

— Извини, — сказал он. — Я не могу. Это значит искушать Судьбу, а я глубоко религиозен.

Наступила мертвая тишина. Все таращились на них. Затем Луций Домиций кивнул.

— Что ж, это правильно, — сказал он. — Подожди здесь, я принесу соль.

Игрок сморщился.

— О нет, — сказал он. — Это вряд ли. Я пойду с тобой.

— Да как хочешь, — ответил Луций Домиций, пожав плечами. — Мне без разницы. Пошли.

И он пошел прочь, а игрок следовал за ним, как хорошо натасканная борзая.

Я немного подождал и двинулся следом. Вышло так, что на пути попался темный, узкий переулок. Я ударил его не сильнее, чем необходимо; он был алчным ублюдком, но ведь это мы его надули, а не он нас.

— Прекрасно, — сказал я, выпрямляясь. — Теперь у нас есть арфа. Давай убираться отсюда, пока его дружки не начали нас искать.

Мы оттащили его в подвернувшуюся навозную кучу, а сами направились к воротам Пренесты.

— Надо запомнить этот трюк на будущее, — сказал я, пытаясь не отстать от Луция Домиция, который двигался широкими шагами. — В смысле, так не только арфы можно выигрывать.

Но он вскинул голову.

— Мы завязали, — сказал он. — Таков был план. Теперь, когда у меня есть это, — и он обнял арфу, как младенца, — мы забудем о жульничестве навсегда. Свободны и безгрешны, разве не так ты говорил?

Если нас кто-то и высматривал на воротах, то очень незаметно; когда мы покидали город, в затылке у меня не чесалось (хотя это не самый надежный признак, уж поверьте; как-нибудь я расскажу вам о том случае в Норике, когда мужик, которого мы окучивали целый вечер, думая, что он глава местной воровской гильдии, оказался вестовым военного префекта).