Книга Делириум - Лорен Оливер

Я опять наклоняюсь и шепчу:

— А регуляторы в доме?

Грейси снова кивает и показывает два пальца. Мне становится дурно — не один, а два регулятора.

Я осторожно встаю с кровати, ноги сводит легкая судорога, еще бы, ведь они были связаны почти двое суток. Я на цыпочках подхожу к окну и, не забывая о том, что дядя дремлет всего в каких-то десяти футах, тихонько открываю жалюзи. Небо над городом насыщенного лилового цвета, цвета баклажана, а улицы словно укрыты темным бархатом теней. Тихо, ничто не шелохнется, но над горизонтом небо уже чуть светлее — скоро рассвет.

Мне вдруг безумно хочется вдохнуть запах океана, и я осторожно открываю окно. Вот оно — запах соленых брызг и тумана пробуждает в моем сознании мысли о бесконечно сменяющих друг друга приливах и отливах. Тоска сдавливает грудь — я знаю, что у меня нет шансов найти Алекса в этом огромном спящем городе, как и нет шансов самой добраться до границы. Единственный вариант — спуститься по скалам к океану и идти дальше, пока вода не сомкнётся над моей головой. Интересно, это больно? Будет ли Алекс вспоминать обо мне?

Откуда-то издалека доносится шум мотора, он похож на приглушенное звериное урчание. Очень скоро рассвет прогонит черные тени, силуэты города снова станут четкими, проснутся его жители, они будут зевать, варить себе кофе, собираться на работу. Жизнь потечет дальше. Внутри просыпается древний инстинкт, он сильнее любых слов, он — корень нашего существа, он борется, сопротивляется, отчаянно ищет точку опоры, чтобы заставить меня остаться здесь, дышать, продолжать жить. Но я не даю поработить мою волю и гоню его прочь.

Я скорее умру, чем буду так вот существовать.

Мотор рычит громче, теперь я вижу приближающуюся к дому черную точку. Мотоцикл. Секунду я смотрю на него как зачарованная. Я всего два раза в жизни видела едущий по улице мотоцикл, и, как бы плохо мне сейчас ни было, меня завораживает красота этого зрелища. Мотоцикл чуть поблескивает и рассекает ночную улицу, как мокрая голова выдры черную поверхность воды. И мотоциклист. Его черный силуэт склонился вперед и сливается с мотоциклом, отчетливо видна только голова.

Мотоцикл приближается, я различаю цвет волос мотоциклиста. Они цвета опавших осенних листьев.

Алекс.

Не в силах сдержаться, я тихо вскрикиваю.

За дверью в комнату раздается глухой стук, как будто что-то ударилось о стену. Я слышу, как чертыхается дядя Уильям.

Алекс заезжает в узкий проулок, который отделяет наш дом от соседского. На самом деле это полоска газона с одним чахлым деревцем, огороженная металлической сеткой высотой до пояса. Алекс заглушает мотор и смотрит на наш дом. Я не уверена, что он может увидеть меня в темноте, поэтому решаю рискнуть и тихо его окликаю:

— Алекс!

Он поворачивается в мою сторону и разводит руки в стороны, как бы говоря: «Ты же знала, что я приду». Алекс широко улыбается. Я смотрю на него и вспоминаю, как в первый раз увидела его на галерее в лабораториях. Он — звезда, которая сияет во мраке только для меня одной.

В этот момент меня переполняет любовь, кажется, что мое тело превращается в луч света и устремляется все выше, за пределы дома, за границы города. Весь мир остается внизу, а мы с Алексом парим в небе, мы абсолютно свободны.

Дверь в комнату распахивается, дядя Уильям начинает вопить как резаный.

В доме тут же вспыхивает свет и начинается беготня. Дядя стоит в дверях и зовет тетю Кэрол на помощь. Это похоже на сцену из фильма ужасов, когда пробуждается от сна какое-нибудь чудовище, только сейчас в роли чудовища — дом. Слышен топот ног на лестнице. Это, наверное, регуляторы. Тетя вылетает из своей спальни в конце коридора, ночная рубашка развевается у нее за спиной, рот раскрыт в нечленораздельном крике.

Я со всей силы ударяю по сетке на окне, но она не поддается. Внизу Алекс тоже что-то кричит, но он снова завел мотоцикл, и за ревом мотора я ничего не могу разобрать.

— Держи ее! — вопит тетя.

Дядя Уильям приходит в себя и бросается ко мне через комнату. Я бросаюсь на сетку, плечо пронзает жуткая боль, сетка прогибается наружу и снова встает на место. Я не успею, не успею, не успею. Сейчас дядя схватит меня, и все будет кончено.

И тут я слышу, как кричит Грейси:

— Стойте!

Все на секунду замирают на своих местах. Это первый и единственный раз, когда они слышат ее голос. Дядя разворачивается на сто восемьдесят градусов и с открытым от изумления ртом смотрит на собственную внучку. Тетя Кэрол остолбенела в дверном проходе, у нее за спиной Дженни трет кулаками глаза, как будто не верит, что все это происходит в реальности. Даже регуляторы, оба, останавливаются на верхних ступеньках лестницы.

Эта секунда — все, что мне нужно. Я снова бросаюсь на сетку, она выскакивает из рамы и со стуком падает на землю. До земли два этажа, но я, не раздумывая, бросаюсь в окно. Воздух подхватывает меня, и на мгновение я снова испытываю восторг, мне кажется, я лечу.

А потом я ударяюсь о землю с такой силой, что ноги подкашиваются, а из легких выбивает весь воздух. Я подвернула левую лодыжку, я корчусь от боли, но все же встаю на четвереньки и бросаюсь к ограде. Над головой снова начинаются крики, а еще через секунду дверь в дом распахивается и на крыльцо выскакивают регуляторы.

— Лина!

Это зовет Алекс. Я поднимаю голову. Он перегнулся через ограду и тянется ко мне. Я поднимаю руку, он хватает меня за локоть и перетаскивает через ограду. Сетка цепляется, рвет майку, царапает кожу. Но я даже не успеваю испугаться.

С крыльца несется треск радиопомех. Один из регуляторов орет что-то в свою рацию. Второй заряжает пистолет. Поразительно, но в эпицентре этого хаоса мне в голову приходит глупейшая мысль: «Я и не знала, что регуляторам разрешается носить оружие».

— Скорее! — кричит Алекс.

Я буквально вскарабкиваюсь на мотоцикл за его спиной и крепко обнимаю за талию.

Первая пуля рикошетит об ограду справа от нас. Вторая ударяет о тротуар.

— Жми! — кричу я.

Алекс срывается с места, и третья пуля пролетает так близко, что я ощущаю вибрацию воздуха от ее полета.

Мы несемся в конец переулка, там Алекс так резко выруливает на улицу, что мотоцикл накреняется и мои волосы касаются тротуара, а желудок делает сальто-мортале.

В голове проносится: «Нам конец!»

Но мотоцикл чудом выправляется, мы мчимся дальше по темной улице, и у нас за спиной постепенно стихают звуки выстрелов и крики.

Но тишина длится недолго. Когда мы сворачиваем на Конгресс-стрит, я слышу вой сирен, и с каждой секундой он становится громче. Я хочу поторопить Алекса, но сердце так бешено колотится в груди, что я не могу выдавить из себя ни слова. К тому же ветер все равно унесет мои слова, и я знаю, что Алекс выжимает из мотоцикла все, что может. Дома по обе стороны улицы сливаются в серую однообразную массу, как расплавленный металл. Никогда еще город не был для меня таким чужим и таким уродливым. Пронзительный вой сирен, как тонкое лезвие вибрирует внутри меня. В домах начинают зажигаться огни. Восходит солнце, и горизонт окрашивается в цвет ржавчины, в цвет запекшейся крови. Страх вцепляется в меня, разрывает мои внутренности, он страшнее любого чудовища из всех фильмов ужасов, что мне доводилось видеть.