Книга Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца - Михаил Ишков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что же касалось моего уклонения от боя, то здесь я так и доложил командиру:
– Попытку атаковать конвой посчитал невозможной.
Борзов, выбитый из колеи столь тяжелой новостью, молча кивнул головой и произнес:
– Хорошо, можешь идти…
…Но нашим надеждам не суждено было сбыться. Прошло немного времени, и стало окончательно ясно – Эрик Гептнер, мужественный человек, прекрасный летчик, преданный своей Родине, погиб в водах Ирбенского пролива…
Не ожидай нас возле КП полковой «ЗИЛ», рухнул бы я, наверное, безвольным мешком прямо у его дверей на землю и долго-долго лежал бы там, не имея сил подняться. В подобном же состоянии находились и мои товарищи по экипажу. Молча заняли мы свои места в автобусе и, не обронив за всю дорогу ни одного случайного слова, так и просидели почти без движения, целиком и полностью погруженные в свои тяжелые мысли.
Добравшись до своей кровати, я даже и не пытался снять с себя одежду – лишь расстегнул ремень и тут же неуклюже свалился прямо на одеяло. Но забыться сном так и не удалось, ведь стоило мне на мгновенье прикрыть глаза, как перед ними тут же возникало одно и то же видение – злосчастный залп корабельных зениток и камнем рухнувший вниз факел горящего самолета…
Немного времени спустя появилась и еще одна мысль, заставлявшая вновь и вновь возвращаться к трагическим событиям этого полета – разумно ли я поступил, не атаковав врага… Или все-таки струсил… И хотя никто ни разу не упрекнул меня в малодушии, сомнение довольно продолжительное время не давало мне покоя. С одной стороны, я знал, что наверняка бы погиб в этом бою, и скорее всего, не нанеся противнику никакого урона… Но ведь идет война, и если каждый солдат будет рассуждать подобным образом…
В общем, так и не смог я тогда дать себе исчерпывающий ответ на вопрос о том, что же руководило моими действиями – разум или страх… Сегодня же, когда память вновь возвращает меня к событиям тех дней, а опыт прожитых десятилетий позволяет мне оценивать свои поступки и мысли более взвешенно, прихожу к выводу – скорее всего, и то, и другое…
В первых числах августа 44-го около пятнадцати самых опытных экипажей нашего 1-го Гардейского перебазировались на аэродром Порубанок около Вильнюса. Благодаря масштабному наступлению Красной армии появилась возможность значительно сократить путь к вражеским морским коммуникациям. Правда, теперь, чтобы выйти на просторы Балтики, приходилось прорываться сквозь насыщенную зенитками и истребителями территорию Литвы. К нам присоединились 21-й ИАП, а также звено разведчиков из 15-го отдельного разведывательного авиаполка.
Сели мы где-то в 16:30, вечером поужинали, поселились в красивом уютном домике с железной блестящей крышей, расположенном на возвышении, с которого прекрасно просматривался практически весь город. Заснули на новом месте крепко, как младенцы… Вскоре нас разбудили отдаленные раскаты грома. Оказалось, это были залпы наших зенитных орудий по бомбившим Вильнюс немецким самолетам.
Мы, давно не видевшие подобного, высыпали наружу и разинув рты наблюдали за происходившим. Вспышки разрывов, режущие небо лучи прожекторов – все это гораздо привычнее было наблюдать, находясь в кабине своего самолета. Но там, как говорится, недосуг предаваться праздности, а здесь… Такой азарт охватывает, когда вражеский самолет попадается в перекрестие лучей. «Давайте, ребята, – мысленно обращаюсь к нашим зенитчикам, – не упустите его!»
– Осколки падают! – внезапно крикнул Коля Афанасьев. – Не дай бог по башке врежет!
И стоило только отбежать в сторону, возле нашего жилища разорвались две бомбы, выбив все стекла и изрезав стены своими осколками. Одна легла с недолетом, другая – с перелетом, едва не зацепив дом, в котором остановились начальник штаба дивизии В. П. Попов, командир нашего полка И. И. Борзов и начальник штаба полка К. С. Люкшин. Еще две бабахнули в районе аэродрома. Причем все они явно были сброшены прицельно. Скорее всего, ориентиром послужила злополучная железная крыша, сверкавшая в лунном свете.
Все моментально бросились врассыпную. Мы с Колей Ивановым, штурманом из экипажа Саши Преснякова, рванули в сторону огорода, сразу же за которым начиналось поле. У ближайшего стога сена остановились, чтобы немного перевести дух. Накал эмоций понемногу спадал, и я начал ощущать тупую боль в плече. Глянул – и обомлел. Рукав весь в крови… маленькие кусочки мяса…
– Коля, кажется, ранили меня. Посмотри, что там.
В этот самый момент по нам открыли автоматный огонь. Тут уж совсем плохо стало. Пули над головой свистят, а откуда стреляют – непонятно. Бежать? А куда? Оставаться на месте… убьют ведь. Решение пришло само собой – стоило автоматчикам притихнуть на несколько мгновений, мы со всех ног понеслись по направлению к аэродрому, совершая резкие рывки из стороны в сторону, как при выходе из торпедной атаки. То ли стрелки оказались не самыми лучшими, то ли мишени слишком резвыми… В общем, повезло и в этот раз. Нас совершенно не зацепило. Да, здесь оказалось похлеще, чем под Ленинградом, – там тоже бомбили, но зато из кустов никто не стрелял…
А кровь на кителе не моя оказалась, штурмана одного. Ему в грудь осколок попал, пробив ее насквозь… Его в то же утро перевезли самолетом в Ленинград, где и похоронили. Еще троих ранило, слава богу, легко. Остальные отделались легким испугом.
Для следующей ночи решили подыскать менее приметное место. Им оказалось здание школы, находившееся километрах в трех от аэродрома. Оно практически не пострадало во время боев, в отличие от других районов Вильнюса, где многие улицы были полностью разрушены.
Как водится, выставили охрану… Это, наверное, громко сказано. Дневальный и пара-тройка матросиков – вот и все. К счастью, в эту ночь враг не воспользовался нашей беспечностью, вполне привычной для тылового базирования, но совершенно неуместной в условиях нашего стремительного наступления, когда в тылу Красной армии оставалось множество немецких подразделений, стремившихся пробиться к своим и представлявших для нас серьезную опасность.
Кроме того, имелись и служившие гитлеровцам местные жители, не собиравшиеся складывать оружие. Они прятались в окрестных болотах и совершали нападения там, где это было возможно. Поэтому следующая ночь, будь она проведена в том же месте, стала бы для нас последней. Днем, когда мы находились на аэродроме, четверо «лесных братьев» уже расспрашивали старушку-сторожиху о том, кто же это поселился в охраняемой ею школе. Женщина пожалела нас, молодых парней, и, когда незваные гости удалились, строго-настрого запретив малейшее упоминание об их присутствии, рассказала обо всем нашему адъютанту. Пришлось возвращаться в уже знакомый нам сарай. И не зря – этой же ночью школа была сожжена, а бабушка жестоко убита… До сих пор вспоминаю ее с искренней благодарностью…
Пришлось обживать небольшой старенький сарайчик, располагавшийся на краю аэродрома. Поскольку никаких кроватей и тем более какого-либо постельного белья не имелось, поступили единственно возможным в подобных условиях образом – набросали на пол соломы, на которую и улеглись, кто в чем был.
