Книга Благодать и стойкость. Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Киллам Уилбер - Кен Уилбер

Определенно что-то в ней происходило, что-то менялось. Сама Трейя описывала это как кульминацию ее внутреннего изменения — переход от «делания» к «бытования», от «знания» к «созиданию», от «одержимости» к «доверию», от «мужского» к «женскому» и, самое главное, от контроля к приятию. Все сошлось воедино и указало ей предельно простой, прямой и определенный путь.

Трейя действительно изменилась за последние три года; и она открыто благодарила рецидив за то, что он, как ничто другое, позволил ей почувствовать, насколько глубоки эти перемены. Ее прежнее «я», Терри, умерло, и родилось новое «я» — Трейя. Сама она называла это «возрождением» — а Трейя никогда не злоупотребляла гиперболами.

Как же я сейчас себя чувствую? В данный момент? В целом — прекрасно. Замечательное вечернее занятие по суфизму, я почувствовала, что мне близка эта практика, и захотела ее продолжить. Завтра мы с Кеном поедем вдоль побережья и заночуем, где нам захочется. Все это так хорошо! А ведь только сегодня днем я разговаривала с Питером Ричардсом и узнала, что у меня опять рецидив. Кажется, это называется «лечебная неудача». Звучит эффектно и зловеще. Я прекрасно себя чувствую, но в при этом во мне звучит голос, впрочем довольно негромкий, и он говорит: тебе надо озаботиться, нельзя воспринимать все настолько спокойно, на самом деле ты пытаешься не замечать очевидного, разве ты не знаешь, какие ужасы, скорее всего, ждут тебя впереди? Этот голос звучит, но он слаб. Я думаю, это говорит та же часть моей души, которая взбунтовалась, когда я впервые узнала, что у меня рак, — именно она тогда в страхе проснулась посреди ночи. Этот голос вообще невежествен, а тогда он знал так мало, что не мог даже нарисовать жуткие картины последствий рака, за исключением самого очевидного — смерти. Но он подхватил интонацию, с которой обычно говорят о раке, и стал громко напевать свой зловещий мотив прямо мне на ухо.

Теперь он знает больше. Я много читала о том, какими поистине ужасными могут быть рак и его лечение, прочла по-настоящему кошмарные вещи вроде «Смертельных условий» и «Жизни и смерти на Западной улице, дом 10»[95], эпизоды оттуда потом снились мне в кошмарных снах. Теперь они потускнели. Они уже не так страшны, как были вначале.

Когда я только нашла бугорок, в первый момент у меня перехватило дыхание, но потом оказалось, что не так уж я и испугана, хотя и поняла, что со мной случилось. Я не впала в панику, не стала плакать, и у меня не было ощущения, что я сдерживаюсь. Была просто непосредственная реакция: ох ты, ну вот опять!

Потом кабинет Питера, обследование — разумеется, надо было выяснить, что это. Мы очень славно пообщались, я показывала ему фотографии, где я лысая; он был в хорошем настроении, как и я. На следующий день, пока он вырезал опухоль, а Кен и Вики ждали, он рассказывал историю, как один из врачей наконец-то женился на женщине, которую долго лечил, после того, как она наконец поставила ему ультиматум: или ты на мне женишься, или я больше никуда с тобой не пойду. Типичный сюжет про отношения мужчины и женщины. Должна сказать, что ассистировавшая медсестра с удовольствием слушала эту «внутреннюю» историю.

Кен просто замечательный. Он говорит: мы пройдем через все это вместе. У меня в душе мир. Если это моя карма, мой жизненный жребий — значит, я его принимаю. Нет никакого смысла впадать в панику. Нет никакого смысла думать об угрожающих перспективах. Если это моя жизнь — значит, так тому и быть, и я проживу ее хорошо. Я чувствую что-то вроде спокойного любопытства. Сейчас мне очень хорошо. У меня прекрасная диета, я занимаюсь физическими упражнениями, я полна энергии и снова радуюсь жизни.

Сегодня вечером во время медитации я почувствовала, что больше не избегаю человеческих отношений, больше не сопротивляюсь жизни и тому, что она с собой несет. Надо быть открытой для жизни во всех ее проявлениях. Уметь рисковать и верить. Больше не использовать проницательность своего ума как оправдание защитным барьерам, которые я выстраивала. Слушать интуицию, внутренний голос, говорящий: «Это правильно», и избегать того, что кажется неправильным, даже если я могу привести кучу аргументов в поддержку этого. Пить жизнь залпом, до дна. Больше не заниматься тем, чтобы пробовать и отвергать. Наоборот: поглощать, принимать, включать в себя. Все это женские качества. Не пытаться больше быть мужчиной. Оставаться женщиной.

И неожиданно я поняла. Больше не пытаться быть мужчиной. Больше не называть себя именем Терри. Стать Трейей. Трейей Уилбер. Перестать играть роль старшего сына. Этой ночью мне приснился сон; единственное, что я из него запомнила, — это фраза: «Здравствуй! Меня зовут Трейя».

Наутро Терри попросила, чтобы я начал называть ее Трейей. Так я и сделал. В то время я, как и многие ее друзья, не мог отделаться от тревожной мысли, что она просто пытается не замечать того, что случилось, — столько в ней было спокойствия, безмятежной радости, открытости и готовности принять. Но мне пришлось понять: считая так, я просто недооцениваю Трейю. Она действительно изменилась, и перемены были органичными, подлинными и очень глубокими.

Когда я начала писать о том, насколько по-другому чувствую себя после последнего рецидива, оказалось, что дискета, над которой я работала последние шесть месяцев, переполнена — и это правильно. Я начинаю заново, с чистого диска.

Все это похоже на новое начало, новое рождение. Я изменилась очень серьезно и глубоко. Как легко, когда ты не боишься того, что еще не произошло и, как тебе кажется, не произойдет, — хотя нельзя быть уверенной наверняка, до того момента, когда страшное произойдет на самом деле. И только тогда ты поймешь, страшно тебе или нет.

И вот сейчас мне не страшно. Да, конечно, какая-то часть моей души все еще боится: как бы то ни было, я все еще остаюсь человеком. Во мне еще сидят несколько напуганных клоунов, но у них даже нет ролей со словами. Это безмолвные статисты, и сейчас они рады тому, что у них есть хотя бы такая работа! Не будь рецидива, я бы ни за что не узнала, что во мне совершился внутренний переворот. Когда я говорю, что благодарна рецидиву, то говорю это искренне. Произошло что-то прекрасное. С меня свалился тяжелый груз страха, который я таскала на (себе, — свалился тихо, где-то посреди ночи, я не знаю точно, когда и как это произошло.