Книга Странники войны. Воспоминания детей писателей. 1941-1944 - Наталья Громова

Александр Германович Шор и Маргарита Ильинична Ивенсен-Шор. 1931

В благотворительных камерных концертах, даваемых силами педагогического и студенческого составов этих курсов, принимали участие Ф. Шаляпин, Л. Собинов, М. Блюменталь-Тамарина, И. Москвин, Е. Гельцер, Н. Тэффи. Во время Первой мировой войны средства от концертов шли в госпитали, в пользу раненых, инвалидов и их семей, в детские приюты.

За двадцать лет своего существования курсы не получали никаких дотаций, при этом многие студенты освобождались от платы за обучение. В 1924 году курсы прекратили свое существование. Помещения, которые арендовал отец, были превращены в коммунальные квартиры.

Яркая, полная энергии общественно-полезная жизнь отца перешла в новую фазу, столь не похожую на прежние годы. Это привело к тому, что как я уже писала, отец тяжело заболел. Он пережил клиническую смерть, стал инвалидом. Но продолжал работать, давая частные уроки музыки у себя дома, иногда после целой ночи сердечных приступов и ставших уже привычными ночных приездов скорой помощи…

Мама – Маргарита Ильинична Шор-Ивенсен урожденная Симонович. Ее отец, наш дед, Илья Симонович, был из купеческой семьи. Мать нашего дедушки, мамина бабушка, урожденная Гиршман, была родной сестрой Владимира Гиршмана, фабриканта и мецената, собирателя произведений русской живописи и прикладного искусства. Моя мама доводилась ему внучатой племянницей. Владимир Гиршман увековечен известным портретом Валентина Серова. В 1900-х годах Илья Симонович женился на Луизе Ивановне Паулин, нашей бабушке, латышке, рижанке, дочери столяра-краснодеревщика Яна (Ивана) Паулина и Екатерины Вайде. Корни семьи были крестьянские.

В последние десять лет жизни мама страстно увлеклась своей генеалогией по материнской линии. Работа над архивами привела ее к Петровским временам, к сподвижнику Петра – генералу Адаму Адамовичу Вайде, ее пращуру. Мама вела активную переписку с Рижским архивом, с ЦГАДА [20] , где ее разыскания внушали уважение сотрудникам. Ее называли «наш Шлиман» и с интересом и вниманием относились к ее попутным находкам или замечаниям по поводу тех или иных исторических событий и лиц.

Агда и Гедда. Сер. 1930-х

Возвращаюсь к маминым юным годам. С детства она рисовала, с юных лет писала стихи, а в 1922 году начала всерьез заниматься живописью у Ильи Машкова, преподававшего на курсах А.Г. Шора. В середине 1920-х годов Маргарита Симонович стала женой А.Г. Шора. После рождения дочерей ей пришлось оставить регулярные занятия живописью. Но она продолжала писать стихи.

Самыми любимыми поэтами мамы в то время были Блок и Пастернак, потом Цветаева. Любимые писатели – Кнут Гамсун, Марсель Пруст, Иван Бунин. Мы с сестрой были уже взрослыми, когда мама призналась как-то, что более всего она боялась, что мы можем вырасти равнодушными к поэзии: «Как же тогда мы будем понимать друг друга?..» Возможно, именно это опасение направило ее творчество к поэзии детской, в которой она успешно реализовалась.

В 30-х годах мама начала печататься. Она писала лирические стихи и песни для детей.

Много работала для детского радиовещания, стала автором нескольких детских радиопередач. Тогда еще не было телевидения, так что радио занимало большое место в нашей жизни. Стихи и песни из маминых передач дети знали наизусть, распевали их всюду. Отдельные ее лирические стихи печатались и переиздавались в хрестоматиях.

В 1934 году мама вступила в Союз писателей, взяв псевдоним Маргарита Ивенсен, и с этим именем вошла в детскую литературу. В послевоенные годы занималась переводами, много работала с композиторами А. Александровым, А. Пахмутовой, Е. Тиличеевой, Г. Фридом, М. Раухвергером.

Детские поэты во дворе Дома Герцена на Тверском бульваре. 1932–1933. Стоит – Зинаида Александрова, сидят Нина Саконская с сыном Александром Соколовским, Маргарита Ивенсен с дочерью

Мало кто знал, что она писала не только детские стихи. Незадолго до конца, очень больная, она уничтожила свои архивы. После ее смерти, разбирая уцелевшие рукописи, мы не обнаружили большей части ее стихов.

«Поэтом нашего детства» назвал маму Давид Самойлов, подготавливая к печати небольшую подборку ее «взрослых» стихов, которую он, увы, не успел осуществить.

Вспоминая маму, он писал (привожу с сокращением): «Маргарита Ильинична никогда не читала своих "взрослых" стихов. "Взрослые" ее стихи я узнал совсем недавно, после ее смерти… Стихи эти талантливые, живые. Маргарита Ильинична никогда не требовала от жизни материальных благ или громкой славы. Она больше всего ценила дружбу и любовь, поэзию и красоту. Прочитав эти стихи, невольно сожалеешь, что их осталось так мало и что Маргарита Ивенсен навсегда останется в нашей памяти как автор детских стихов…»

Через семнадцать лет после маминого ухода мы с сестрой возобновили попытки напечатать ее взрослые стихи. Всё, что нам удалось разыскать, написанное в разное время и, в иных случаях, восстановленное по памяти, моя сестра послала Иосифу Бродскому – он был последней маминой любовью в современной поэзии. В ответном письме Агде Иосиф Александрович пишет: «Среди стихов Вашей покойной матушки есть несколько стихотворений совершенно замечательных…» И далее: «Трудно предположить, что человек с таким качеством стиха действительно мог уничтожить свои произведения…» Он советовал поискать мамины стихи вне дома.

«…Поверьте мне, именно уважение к автору "Вступления", к человеку, написавшему

…ты в комнату войдешь – меня не будет.

Я буду в том, что комната пуста… —

диктует мне уже Вами прочитанное». Увы, ничего более найти не удалось.

Весной сорок второго года, после первой эвакуационной зимы в интернате Литфонда, мы, старшие дети, большой компанией ходили на чистопольское кладбище слушать соловьев. Не думала я, что через семь месяцев на этом кладбище похороню отца… Многим эвакуация спасла жизнь, но многих она и погубила. Когда началась война, нашему отцу было шестьдесят пять лет, он был тяжело болен. Эвакуация, со всеми ее мытарствами, холодом и голодом принесла нам похоронку.

Александр Шор. Кон. 1930-х

Когда, окоченевшие душой и телом, мы с мамой и сестрой вернулись с похорон, Елизавета Эммануиловна Лойтер подвела нас к роялю: «Буду играть вам то, что любил играть сам Александр Германович». И долго-долго играла. Так, после смерти, отец заговорил с нами голосом Моцарта, Шопена, Рахманинова.

Когда мне было пять лет, а сестре Агде семь, отец тяжело заболел. Он перенес клиническую смерть. Ему, музыканту, врачи запретили играть. Но как только мы с ним оставались дома одни, он бросался к роялю и часами играл. А я, маленькая сообщница, переворачивала ему страницы. И вот через десять лет, в холодном заснеженном Чистополе, с распухшим от слез лицом, я снова ощущала себя пятилетней и до изумления явственно видела папу.