Книга Странники войны. Воспоминания детей писателей. 1941-1944 - Наталья Громова

Помню трагические события – похороны насмерть простудившейся в ближайшем колхозе юной Фриды Годинер, самоубийство жены поэта Григория Санникова, взрыв снаряда на учебном полигоне и гибель пасынка Василия Гроссмана Миши. Почему-то я запомнил всё, что было в Чистополе только в чернобелом контрастном варианте, ни одно событие и место не видятся цветными.

Леонид Стонов с двоюродной сестрой Алёной, дочерью Беллы Идлин-Волосевич

Старшие ребята рассказывали, что, проходя как-то мимо городского музея, заметили около мусорного ящика и привели в интернат худого оборванного старика. Это был Николай Петрович Сычёв, крупнейший искусствовед и художник, высланный из Ленинграда в 1935 году и потерявший семью. Николай Петрович был зачислен в штат интерната, ему выдали ватный костюм и прикрепили к нашей столовой. Раз в неделю в течение примерно года он читал нам блестящие лекции по русскому изобразительному искусству. Когда мы уезжали из Чистополя, он подарил маме на память нарисованный тушью блестящий небольшой офорт «У Камы», который и сейчас висит у нас дома. В 1947 году, когда Николаю Петровичу после хлопот Игоря Грабаря разрешили жить в Рязани, он консультировал первую реставрацию Московского Кремля, но не имел права даже переночевать в Москве… После смерти Сталина и реабилитации Николай Петрович несколько раз заходил к нам домой на Лаврушинский.

Анна Зиновьевна Стонова (посередине) с сыном Леонидом и его женой Натальей. США

Наши воспитатели и медицинская сестра Ирина Николаевна (мы называли ее Ирник) старались создать в интернате возвышенную духовную атмосферу любви, заботы, уважения и надежды. Хорошо помню воспитателя нашей группы удивительно эрудированую Флору Моисеевну Лейтес, привившую нам любовь к истории и литературе. Моя мама на всю оставшуюся жизнь подружилась с Елизаветой Эммануиловной Лойтер, которая впоследствии выступала вместе с великим чтецом Владимиром Яхонтовым и придумала новый музыковедческий жанр – лекции о музыке перед концертами с исполнением иллюстративных фрагментов. Она устраивала музыкальные вечера в столовой интерната, исполняя пьесы Чайковского, Рахманинова, Бетховена. Она написала замечательную музыку на стихотворение своего мужа поэта Ильи Френкеля «Давай закурим!», но почему-то в Москве зазвучала и укоренилась очень похожая музыка композитора Табачникова. Видимо, под влиянием Елизаветы Эммануиловны мама зимой 1941 года решила учить меня музыке. Меня прослушивала эвакуированная преподавательница Гнесинского училища. Это было в кинотеатре в районе центральной площади Чистополя, я что-то жалобно пел в пустом и холодном зале, кажется «Сурка» Бетховена («И мой сурок со мною…»). Преподавательница предположила у меня абсолютный слух и рекомендовала учиться игре на скрипке, но скрипки не было, да и особой охоты учиться тогда музыке тоже не было.

Мама рассказывала мне, что в конце августа 1941 года, когда Елизавете Эммануиловне нужно было срочно поехать из Чистополя в Казань и она стояла в бесконечной очереди в кассу на пристани, чтобы купить билет, к ней подошла совершенно растерянная женщина – это была Марина Цветаева – и попросила Лойтер купить ей билет до Елабуги. Она сказала: «Я искала интеллигентное лицо, я совершенно не могу быть в этой толпе».

Я помню директора интерната Якова Фёдоровича Хохлова, грубого сановного человека, до войны бывшего директором Дома творчества писателей в Ялте, и его двух рослых сыновей. Мне всегда хотелось спросить его, почему он не на фронте… На кухне тяжело работала Зинаида Николаевна Пастернак, часто приходила к нам милая Анна Марковна Ивич и другие мамы, чьи дети жили в интернате (или в интернатском детском саду). Все старались не падать духом и не показывать отчаяния или настроения безнадежности, поддерживая друг друга. Особенной выдержкой и оптимизмом отличались наши воспитатели, не оставляя нас ни на минуту наедине со своими мыслями, придумывая разные занятия, включая театральные постановки (помню «Три апельсина»). В интернате также всегда отмечали советские праздники, а 7 Ноября выслушивали доклад об «успехах советского строя». Собирались в столовой, даже выбирали президиум, при этом говорилось: «От партийного комитета – товарищ Бляхина». Поэтому при начале любого заседания или собрания кто-то из ребят под общий смех всегда выкрикивал: «А от партийного комитета товарища Бляхину» – ита направлялась в президиум даже при этом выкрике.

Конечно же, детское восприятие действительности отличалось от взрослого, порой оно было более обостренным. Но в общем, наверное, мы легче переносили психологические тяготы того времени потому, что все время жили на людях. Жили надеждой на скорое возвращение в Москву, но даже после Сталинградской битвы понимали, что до победы еще очень далеко.

Мне кажется, что воспоминания о чистопольских днях и чистопольский опыт помогли мне впоследствии легче перенести те испытания, которые выпали на долю нашей семьи после войны (я имею в виду послевоенную кампанию борьбы с космополитизмом, арест моего отца, разгром Еврейского антифашистского комитета и т. д.).

Гедда Шор ВОЙНА, Семья, эвакуация

Отец, Александр Германович Шор, родился 4/17 мая 1876 года в Ростове-на-Дону. Двоюродный брат отца – известный пианист и издатель музыкальной литературы, общественный деятель Давид Шор в двадцатых годах эмигрировал в Палестину. Братья матери нашего отца – доктор С.Я. Эйнгорн, основатель и директор Санкт-Петербургского института ортопедии по методу Цандера, лечил вдовствующую императрицу Марию Федоровну; А.Я. Чернов (Эйнгорн), певец, артист Мариинского театра.

Гедда Шор. Чистополь, 1942

В 1904 году мой отец окончил Московскую консерваторию по классу К.Н. Игумнова. В том же году он основал частную консерваторию, ставившую целью охват музыкальной культурой широкого круга одаренных людей. Консерватория стала, по сути, университетом культуры, известным как «Курсы музыки, оперы, драмы и хореографии А.Г. Шора». Со временем открылись классы живописи, скульптуры и музыкальной киноиллюстрации. Отец собрал блестящую плеяду преподавателей, среди них музыканты Г.А. Крейн, А.Я. Данцигер, Л.Г. Плотникова, Е.В. Гвоздков, солисты Большого театра и оркестра С.А. Кусевицкого, проф. O.K. Петрашевская; класс истории музыки: Д.С. Шор, Л.Л. Сабанеев; балетмейстер М. Мордкин; художник И. Машков; недолгое время – А. Голубкина; актеры Е. Вахтангов, А. Таиров, М. Чехов, А. Сумбатов-Южин, И. Певцов, А. Нелидов, В. Пудовкин,Л. Кулешов.