Книга Путь хунвейбина - Дмитрий Жвания

Оля и Полина растянули транспарант с надписью: «Выход один – сопротивление!». Родин начал размахивать знаменем. На небе ни облака. Солнце в зените. Я залезаю на какой-то выступ и привожу в действие первый фальшфейер. Демонстранты и зеваки задрали головы, смотрят на нас. Лица, лица, лица. Колонна остановилась, барабанщицы в коротких юбках прошли вперед, и оторвались от головы колонны. Вижу – бегает оператор с телевизионной камерой, снимает нас, реакцию демонстрантов, зевак. Это оператор бригады НТВ, мы договорились о съемке. Забегали менты. Остановился милицейский «Форд». «Уберите огонь с крыши! Уберите огонь с крыши!» - кричат в мегафон. Откуда это доносится – не могу сообразить. Фальшфейер, догорая, рассыпается, огненные кусочки падают на брезент, которым покрыта ремонтирующаяся мансарда. Брезент вспыхивает. Тут-то и пригодилась вода. Привожу в действие второй фальшфейер. Девчонки стоят с транспарантом, Родин размахивает флагом. Я успокоился, до этого действовал, как робот. Смотрю вниз. У католического собора Святой Екатерины заметил Андрея, рядом прогуливается Саша-борода, бывший активист троцкистской «Рабочей демократии», исключенный оттуда за «сталинизм».

Менты уже взобрались на соседнее здание, где находится ювелирная Лавка Ананова. Фальшфейер догорел. Вот и все. Мы сделали это - остановили их. Если бы нас было больше! Потом мне рассказали знакомые журналисты, что на демонстрацию срочно вызвали председателя Комитета по безопасности, чтобы он разобрался, кто «устроил провокацию на крыше».

Менты пытаются взобраться по трубе на крышу, где находимся мы.

- Уходим! - кричу я ребятам. Девчонки раскидывают листовки с нашим коммюнике, напечатанные на оранжевой и красной бумаге, они разлетаются, как осенние листья под взглядами зевак. Оранжевый цвет мы выбрали задолго до Ющенко, он яркий, заметный. Я взял у Родиона знамя и, прежде чем уйти с крыши, помахал им.

Мы вернулись на чердак, я ничего не вижу в полумраке. Ребята переодеваются, мы прячем транспарант, знамя, мой арабский платок, шмотки Полины и Родиона под фанерой. Я надеваю куртку. Выходим. Закрываю чердак на заранее приготовленный замок, чтобы менты, если они заберутся с крыши, не могли погнаться за нами. Родион и Полина пошли вперед, мы с Олей чуть отстали. Я жду появления ментов из арки. Но они не появляются. Где они? Они что, не сообразили, что вход во двор находится в метрах ста от Невского? У подворотни – Янек. Он кивает: все спокойно. Мы проходим дальше. Мы - просто парочки. Останавливаемся у Казанского собора – здесь мы в безопасности. Что-то подобное я испытывал после защиты диссертации: за плечами большая работа – а радости нет, есть огромная эмоциональная усталость. Полина улыбается, отлегло, ее не изнасилуют. Родион тоже доволен, что все позади. Я – нет. Я не доволен. Я жил акцией две недели, если не больше. И вот - она позади.

Мимо проходят какие-то профсоюзные колонны, потом КПРФ, пошли «радикалы», вот несут человека на троне в маске Путина. Забавно. Приближается красно-черный блок. Идут революционеры! Вот троцкист Дроздов, бородатый еврейский юноша, несет красное знамя с черным кулаком. Улыбается. Его очки блестят на солнце. У него праздник. Рядом бородатый Иван Лох, идет быстро, мелкими шажками, что при его нынешней комплекции смотрится забавно. Черные знамена с бахромой – это Петя Рауш в берете и прочая «Свадьба в Малиновке». Троцкисты кричат: «С отрядом флотским товарищ Троцкий…» Я смотрю на все это веселье. И мне грустно. Я видел это много раз. И ничего. Ничего не происходит. Два раза в год демонстрации – и все. «С отрядом флотским товарищ Троцкий», в который раз ведет в последний смертный бой… Янек ругает меня за то, что я назвал его по имени, когда он звонил, да еще с чужой симки.

Я смотрю на Олю.

- Давай вернемся обратно, развернем транспарант, - предлагаю я ей.

- Зачем? Ведь мы все сделали, - удивляется Оля. - Чем ты недоволен?

- Тем, что все закончилось.

- Товарищ Гусман, не совершайте безрассудных поступков, - Янек шутит, имитируя сталинский акцент.

Мы выходим на Невский. Под ногами валяются наши красные и оранжевые листовки.

- Наши листовки, их никто не подобрал, - говорит мне Оля. Она вчера печатала листовки, и вот видит, как их топчут. Наш труд превращается в мусор. Оля грустно улыбается.

Мы бредем с ней вслед за демонстрацией. За нами – ментовское оцепление, по дороге встречаем Андрея и бородатого Александра. Андрей переживает, что в интервью журналистам включил лишний пафос. Ничего страшного. Мы оказываемся на Дворцовой площади в разгар митинга - штатные ораторы вновь обличают антинародный режим. Троцкисты бегают с таким видом, как будто за ними – Петроградский Совет рабочих депутатов. Ребята на эмоциональном подъеме. Праздник пролетарской солидарности.

А я опустошен. Что мы сделали такого особенного? Вылезли на крышу, растянули транспарант, зажгли фальшфейеры, помахали знаменем, раскидали листовки. Военно-спортивная игра «Зарница» какая-то. Это не с бомбой на великого князя, как Ваня Каляев. Но ведь те, кого мы остановили, пусть всего на минут 5, не способны и на такое. Они умеют лишь воровать, жрать, прогибаться. Убожества. За ними целая система, государство, менты, а за нами - никого. Но мы их напугали. Напугали! Иначе зачем милиция, крики в мегафон? Прошли бы мимо, помахали бы ручками: «С праздником, ребята!». В акции участвовало всего семь человек, а их шло человек 700. И они нас испугались. Приятно.

Я даю интервью телевизионщикам, и мы уходим с площади, больше здесь делать нечего. Решили отдохнуть. Купили красного вина. Оля созвонилась с подругой. Та приехала со своим парнем, он – бизнесмен. Оля с воодушевлением рассказывает об акции. Бизнесмен делает вид, что попал в компанию сумасшедших. Говорит что-то о безграмотности революционеров. Я смотрю на него – здоровый детина, с наметившимся пузиком. Я молчу – я не хочу спорить. Зачем? За детиной старый добрый здравый смысл. Я смотрю на этого заматеревшего парня, в 30 лет жизнь заканчивается, говорит он. Я смотрю на него. И чувствую: усталость уходит, возвращается ненависть. Значит, впереди новая акция!

И правда, за два года я придумал, организовал и провел множество акций. Наконец я осуществил то, о чем мечтал 15 лет – в знак протеста против отмены выборов губернаторов организовал символический захват Исаакиевского собора, в принципе мы сделали то же самое, что и на крыше того дома у думы. Потом, 12 июня, в День России, мы повесили чучело Путина в Екатерининском садике, а перед этим на площади Льва Толстого высели транспарант «Мутин – пудак!». Об наших акциях можно почитать на сайте движения. Были и такие акции, ответственность за которые мы пока на себя не берем. Я не могу описывать, как мы их готовили, как проводили. Это пока закрытая информация, и я боюсь ради красного словца подвести товарищей. Оля, Полина, Родион вскоре покинули движение, их ненадолго хватило, и все равно им спасибо, если бы не они, неизвестно, появилось бы ДСПА – мой самый удачный политический проект.

Оля влюбилась в нацбола, тихого, интеллигентного полуголландца в очках. Его вскоре арестовали за участие в акции в приемной администрации президента. Оля вначале разочаровалась в НБП, в Лимонове, а потом в идее сопротивления вообще. Кажется, Оля разлюбила и того тихого нацбола.