Книга H2O - Яна Дубинянская

— Это считать ответом? Ну ладно, я тебе скажу. Я остался, потому что вижу, как Витьке сейчас трудно. Надо, чтобы с ним был хоть кто-нибудь, кто понимал бы, чего хочет он, а чего хотят от него. Мог бы отличить одно от другого.

— И что?

— То есть?

— Ты видишь, ты понимаешь — и что?

Олег вздохнул. Кажется, судя по звуку: она по-прежнему смотрела в окно, на темноту и огни.

— Не знаю, Тань. Я уже сколько раз говорил и ему самому, и на заседаниях… Это, конечно, здорово, что Женька с ребятами катается по регионам. Я с ним съездил в Дмитрозаводск, прикольно, никогда там не был. Но то, что он толкает местным ребятам… про всеобщую готовность, про «час ноль»… не знаю.

— Ну, ты много чего не знаешь.

— Догадываюсь.

Бросил хмуро, словно затянул брезентовый капюшон под проливным дождем. Татьяна обернулась, наконец, лицом. Хороший он, Олег. Умный, все понимает. А толку?

— Я тебе тоже скажу, зачем я вернулась. Не ради второго номера. А чтобы оставаться в курсе всего, держать под контролем. И если зашкалит, принять меры.

— Какие?

— Об этом я отдельно позаботилась.

Она думала, что Олег начнет расспрашивать, требовать конкретики, объяснений. Разумеется, ничего сверх сказанного он не услышит. Такая уж у них участь, у разумных, скептических, недоверчивых: вечно довольствоваться дозированной информацией. Сам виноват. Мог бы не возвращаться в «Нашу свободу». Тогда, может быть, и она сама не согласилась бы… и теперь было бы куда легче.

— Ты рискуешь, Таня, — вдруг негромко сказал он.

— Чем?

— Двойная игра — это всегда заманчиво… наверное, сам я не пробовал. Но слишком много обязательств, какая уж тут свобода. К тому же провести такую игру без единой ошибки практически никому не удается. А достаточно малейшего перекоса, чтобы рухнуло все.

— Все равно лучше, чем страдать бессилием.

— Как сказать.

Трамвай сделал очередную бесполезную остановку, постояв полминуты с открытыми дверями, через которые в салон залетали под углом капли дождя. На следующей сходить. Бр-р-р.

— Ты где выходишь, Олег?

Он встряхнулся, посмотрел непонимающе, будто думал о чем-то радикально далеком, совсем другом. Сообразил, улыбнулся:

— Мне вообще-то в другую сторону, шестнадцатым. Просто увидел тебя в окно, дай, думаю, провожу. Перебежал через рельсы и сел.

— Нечего бегать по скользким рельсам.

— Нечего разъезжать по ночам одной.

И засаднило тупое, давно подлеченное и вроде бы даже забытое, но на самом деле еще болезненное, живое. Олег улыбнулся — такой обычный, скучный Олег, совершенно не нужный здесь и сейчас. Вовсе не он должен был сидеть рядом с ней в пустом полуночном трамвае; именно от этого глобального несоответствия, несправедливости — а совсем не от обиды, не от банальной жалости к себе — и навернулись на глаза едкие слезы. Еще и шмыгнула носом, отвернувшись к окну, чтобы их скрыть.

— Тань, что с тобой?

— Ничего. Моя остановка.

Вскочила, протиснулась мимо него, побежала по качающейся, как в шторм, трамвайной палубе. Кажется, Олег поднялся следом, но оглядываться она не собиралась. Почему он так долго не тормозит, этот трамвай?!

Наконец, все вокруг задребезжало, двери раздвинулись, и Татьяна стремглав выпрыгнула вниз, под дождь, по щиколотку в лужу. Обогнув трамвай, перебежала на ту сторону через две пары рельсов и мокрый асфальт дороги. Домой. Скорее бы попасть домой…

— Таня!

Выскочил следом, дурачок. И все ведь правильно понимает, кроме одного: что ей сейчас никто не нужен, и он — меньше кого бы то ни было.

За спиной раздался оглушительный свист, и рев сирены, и такой оглушительный дребезг, будто трамвай рассыпался, наконец, на составные части. Истерично крикнула какая-то женщина; вагоновожатая?..

Возвращаясь, Татьяна уже была готова ко всему: крови, смятому телу, отрезанной голове… дьявольщина, сюр, ирреальная литературщина, а ведь он только что сидел рядом, хороший, ненужный, живой… Набухшая от дождя коса свисала на грудь, как дохлая змея. И ни малейшей, ни микроскопической слезинки на сплошь мокрых щеках.

Олег шагнул навстречу из темноты. В свете имиджевого фонаря блеснула улыбка на мертвенном зеленом лице. Татьяна замерла, отшатнулась.

Провел рукой по лбу, оставляя на коже длинный грязный след:

— Перепугалась? Ничего, зато долго буду жить.

— Дурак, — наконец выговорила она.

(за скобками)

Часть четвертая

ВЕСНА

ГЛАВА I

Под ногами неудержимо, словно пластилин в печи, плавился снег. Расползался в мутные лужи, которые сплывались в бурные ручьи и наперегонки бежали к морю. Развороченная галька подсыхала на глазах, на круглых серых камешках стремительно пропадали темные ободки. Желтая глина, привезенная на стройку шинами грузовиков и бульдозеров, ссыхалась в комья и рассыпалась в пыль.

Олег сделал еще несколько шагов вдоль стены и по узкой полоске бывшего пляжа все-таки вышел к морю. Зажмурился от резкого удара в глаза, посмотрел снова через прищуренные ресницы. Море не имело цвета, одно слепящее ножевое сверкание. Пронзительно кричащими тенями носились туда-сюда чайки. Небо было ярко-синее. Пахло острым и свежим, как разрезанный арбуз или трава из-под газонокосилки. Весна.

Я не пропустил весну. Но все остальное, кажется, пропустил.

Стена не кончалась на берегу, она уходила в воду, отрезая, словно по линейке, половину обзора — с морем, горизонтом, горами. Как если бы выкололи один глаз, прикрыв глазницу черной пиратской повязкой. Другая сторона пока была: и скалы, и сосны, и пустая беседка. И граненые купола, сверкающие на солнце, все меньшие и меньшие по мере удаления от исходной точки, будто на учебном рисунке перспективы. С ночного самолета они выглядели, будто небрежно брошенные светящиеся четки или демаркационная линия лампочками на карте. Чужеродное вкрапление в знакомый, оптимальный и правильный даже в ночи пейзаж. Но я не мог предположить, что настолько.

Из-за стены доносился равномерный гул; казалось, гудела и сама земля, мелко, чуть ощутимо подрагивая под ногами. Чужая, враждебная конструкция жила, совершала невидимую работу, способную изменить все вокруг, начиная с ландшафта и заканчивая моей собственной жизнью. Не исключено, что именно она производила, гнала бешеными темпами и эту форсированную, противоестественную весну.

Склон, по которому Олег накануне отъезда поднимался лесенкой на лыжах, теперь кричал в полный голос ярко-салатовой зеленью. Если подойти поближе, наверное, можно увидеть невооруженным глазом, как из-под сырой земли прорываются на свет жирные, похожие на запятые ростки, а сквозь жухлую прошлогоднюю траву лезут вверх новые остроконечные копья. Надо будет спросить, что думает об этом Йона. Весна — бонус?