Книга Бастион одиночества - Джонатан Летем

— Умер.

— «Бар-Кейс» — звучит довольно весело, но почему-то вызывает дрожь. Такое ощущение, будто диск вибрирует. А кто они такие, эти «Бар-Кейс»?

— Летели на самолете вместе с Отисом Реддингом.

— Капут-Кейс! — Эбби швырнула диск, и он, ударившись о стену, упал на диванную подушку вместе с пластмассовыми осколками коробки.

— Хватит, Эбби. — Я с мольбой протянул руки. — Сдаюсь. Мир. — Мои идущие вразнос мозги подсказали: «Спрайт! Мистер Пибб! Клитор!».

Эбби успокоилась, и мы уставились на пластмассово-зеркальную груду у ее ног.

— Я слушаю и веселую музыку, — сказал я, молча принимая обвинения Эбби.

— Например?

— «Сексапильная штучка» — наверное, одна из моих любимых песен. Мне нравятся многие вещи из эпохи диско.

— Дурацкий пример!

— Почему?

— Миллион стонущих и ноющих певцов, десять миллионов депрессивных песен и несколько штук веселых — они напоминают тебе о тех временах, когда тринадцатилетним подростком ты получал по шее. Ты живешь в прошлом, Дилан. Меня тошнит от твоих секретов. Кстати, Авраам хоть раз спросил, приеду ли я вместе с тобой?

У меня запылали щеки. Я ничего не ответил.

— Все это — полное дерьмо. А там что за ерунда?

На верхней полке шкафа, над дисками, лежали вещи, которые я никогда никому не показывал: кольцо Аарона К. Дойли, расческа Мингуса, пара сережек Рейчел и маленький самодельный альбомчик с черно-белыми фотографиями, подписанный «Д. от Э.».

Эбби шагнула к шкафу. Пластмассовые обломки захрустели под ее сапогами.

— И кто же подарил тебе это сокровище? Эмили? Элизабет? Ну же, Дилан, рассказывай, раз уж не сумел хорошенько спрятать свои богатства.

— Прекрати.

— Ты что, когда-то был женат? А я и понятия об этом не имею.

Я взял кольцо и положил в карман.

— Это вещи из моего детства. — Я немного схитрил. Э. была женой одного моего однокашника и подарила мне этот альбом в знак того, что между нами ничего не произошло, хотя и могло бы.

Комиксы Мингуса вперемешку с моими собственными тоже лежали в шкафу.

Эбби схватила расческу для афро.

— Черные девочки делали тебе подарки еще в детстве? А я и не знала.

— Эта вещь принадлежала не девочке.

— Не девочке! — Эбби швырнула расческу на диван. — Столь оригинальным способом ты даешь мне понять, что я буду крепче спать, если не узнаю эту историю? Не Отису ли Реддингу принадлежала эта расческа? И не из обломков ли самолета ты ее выкопал? А может, ею пользовались «Бар-Кейс»? Смешно, но точно этого уже не установишь.

Мое терпение лопнуло.

— Я, кажется, догадываюсь. Ты набросилась на меня потому, что чувствуешь себя недостаточно черной. Потому что выросла, катаясь на пони по городской окраине.

— Нет, я набросилась на тебя потому что, по-твоему, все наши проблемы происходят оттуда, где мы выросли. Ты только задумайся, Дилан. Что было у тебя в прошлом? Твое детство — будто какое-то святилище, ты живешь только в нем, не здесь, не со мной. Думаешь, я об этом не догадываюсь?

— Ничего особенного со мной не было в прошлом.

— Предположим, — саркастически отозвалась Эбби. — Почему же ты так помешан на своем детстве?

— Потому что… — Я действительно хотел ответить — не просто заткнуть ей рот. Но не знал, что сказать.

— Потому что?

— Детство… — Я говорил медленно, тщательно подбирая слова. — Детство — это единственный период моей жизни, когда… хм… В общем, меня не угнетало мое детство.

Не угнетало или не грызло?

Мы одарили друг друга долгими взглядами.

— Хорошо. Спасибо, — сказала Эбби.

— Спасибо?

— Ты только что объяснил мне, кто я для тебя, — произнесла она печально, больше не пытаясь что-то доказать мне. — Я ведь поднялась сюда после первой же ночи в этом доме и тогда еще увидела расческу.

— Это всего лишь вещь. Мне нравится, как она выглядит.

Эбби пропустила мои слова мимо ушей.

— Я сразу сказала себе: Эбби, этот человек берет тебя в свою коллекцию лишь потому, что у тебя темная кожа. Мне нравилось быть твоим ниггером, Дилан.

Это слово полыхнуло между нами, запрещая мне говорить что бы то ни было. Мне показалось, оно вырисовалось в воздухе кричаще яркими красками, вроде кадра из мультфильма или граффити, украшенного молниями и звездами. Мне понравилось, как оно выглядит — точно так же, как нравилась расческа. Многие слова обесцениваются, когда школьники с разным цветом кожи повсюду их пишут или когда любовники постоянно нашептывают их друг другу. Слово «ниггер», хоть и звучало между нами не впервые, оставалось редкостью и вызывало у нас обоих глубокое отвращение, служа сигналом тревоги.

— Но попасть в чью-то коллекцию из-за своих настроений я никогда не хотела. Тебя привлекла моя депрессия, ты ухаживал за ней, как за любимым кактусом. Я стала для тебя бездомным котом, которого хочется накормить и пожалеть. Об этом я даже не догадалась.

Эбби разговаривала с собой. А опомнившись, пришла в ужас.

— Убери мусор, — сказала она, направляясь к лестнице.

Я услышал гудок автобуса и решил, что порядок наведу потом и что пяти-шести дисков, которые я успел положить в сумку, вполне достаточно. Сил Джонсон «Это потому что я черный?» лежал на самом верху сваленных в кучу дисков и пластмассовых коробок. Я взял его и тоже положил в сумку.

Эбби, поставив ногу на стул, зашнуровывала у кухонного стола свой высоченный сапог. Она постоянно меняла украшения в проколах на теле. Наверное, вы скажете, что для будущего магистра она одевалась весьма странно, и я бы согласился с вами, если бы не знал, во что наряжаются все ее друзья. Видимо, Эбби хотела исчезнуть из дома раньше меня, чтобы ее слово было последним в нашем разговоре, но она не могла уйти, не зашнуровав сапоги.

Я схватил рюкзак, ожидавший меня у двери. Лицо Эбби, когда она повернулась, выражало страдание. С улицы послышался еще один гудок.

— Удачного дня, — пожелала Эбби.

— Спасибо. Я позвоню…

— Меня не будет.

— Ладно. И… Эбби?

— Что?

— И тебе удачного дня. — Не знаю, действительно ли я желал ей в тот момент удачи, и если да, то в чем. Неужели я хотел, чтобы она благополучно мне изменила? Но простились мы именно так. И я ушел.

Глава 2

На дворе стоял сентябрь 1999 года, сезон страха: через три месяца, с наступлением нового тысячелетия, в компьютерных системах должен был произойти сбой, и затянувшееся веселье конца двадцатого века грозило резко оборваться. Зато в это же самое время появилась новая радиостанция «Джеммин Оулдис» — переформатированная лос-анджелесская «МЕГА100». В тот момент, когда я говорил таксисту, что мне нужно к студии «Юниверсал», и мы отъезжали от аэропорта, звучала «Почему бы нам не быть друзьями?» группы «Уор». Казалось, стройные пальмы по обе стороны серой дороги страдают от жажды.