Книга Цена жизни - смерть - Фридрих Незнанский

— Не знаю, я уже вообще ничего не знаю! Женя говорит: нужно соглашаться, вернемся, опять будет то же самое — ни денег, ни условий. Кому нужен голый патриотизм. Ну и пусть «эликсир» будут штамповать итальянцы, зато уже через полгода он появится в продаже, в клиниках…

— Вы хотите знать мое мнение? — невесело усмехнулся Турецкий.

Жека в своих доводах был, конечно, на сто процентов прав, но за державу обидно.

— Нет, спасибо, что выслушали, мне просто нужно было с кем-то поговорить. — Она ушла не прощаясь.

Вечером Жека Промыслов в сопровождении двух посольских работников улетел в Рим, а оттуда на следующий день — в Москву.

36

Утром Турецкий уехал в Милан, на футбольный матч «Интер» — «Лацио». Когда он стал молча собираться, ничего не объясняя ни Денису, ни Божене, те буквально разинули рты. Поскольку хорошо знали, что в Россию они возвращаются лишь через два дня. Турецкий забросил себе в сумку куртку и забрал у Дениса половину общих денег и тихонько, чтобы Божена не видела, футляр со всеми ее дискетами.

— Александр Борисович, — тем временем взмолилась она, — да объясните наконец, что вы делаете?!

— Я не могу пропустить такую возможность, — отрезал Турецкий. — Это уникальный шанс, увидеть, как «Интер» вздует этих хваленых римлян. Кроме того, они в полуфинале последнего Кубка кубков обыграли наш «Локомотив», так что мне нужна моральная компенсация.

Денис только молча хмыкнул, он-то хорошо знал, что спорить тут бесполезно. Футбол есть футбол, Турецкий есть Турецкий. Особенно после дела о президенте московского «Буревестника».[1]

— Так почему бы нам не поехать всем вместе? — недоуменно спросила Божена.

— Это ни к чему, — объяснил Денис, — светиться лишний раз.

— И вообще, смените гостиницу, — посоветовал Турецкий, показал в открытое окно, что он имеет в виду, и укатил. По дороге он подумал: довольно странно, что парочка таких молодых симпатичных ребят, как Божена и Денис, до сих пор не перешли на «ты» и не слишком-то нашли общий язык. Не в Жеке же Промыслове дело, в самом деле, пардон за тавтологию? Или он чего-то не улавливает? С другой стороны, спинным мозгом Турецкий чуял, что к его возвращению преподнесут они веселенький сюрприз. И даже не представлял себе, насколько он близок к истине. К убийственной истине.

А они сделали, как он советовал, — переехали в гостиницу, располагавшуюся на другой стороне улицы. Четырехзвездный отель назывался «Марко Поло», представлял собой пятиэтажное здание в стиле модерн, с испещренной бесчисленными коридорами внутренней архитектурой.

После этого Божена купила себе большую соломенную шляпу, Денис — черные очки в пол-лица, и они отправились в кино, на последний итальянский хит «Жизнь прекрасна». Благодаря тому что оба смотрели эти картину еще в Москве, перевод им не требовался. Кино было отличным, веселым и грустным, интеллектуальным и плебейским одновременно, так что явно не зря его режиссер — популярный комик Роберто Бенниньи — оторвал сразу два «Оскара» — за лучший иностранный фильм и за главную мужскую роль, которую сам и исполнял. Как объяснила Денису Божена, это был второй случай в истории Голливуда — после Софии Лорен, когда итальянец получал приз киноакадемии за лучшую актерскую работу. И теперь Бенниньи в Италии национальный герой.

Долгова и Грязнов-младший снова, как и в Москве, получили удовольствие и вышли из кинотеатра в отличном расположении духа.

Денис был предельно осторожен и удовлетворенно констатировал отсутствие слежки.

Они выпили кофе в открытом кафе и отправились в свою новую гостиницу принять прохладный душ: было все еще слишком жарко.

На «ты» они, впрочем, так и не перешли.

37

До вокзала Турецкий добрался за двадцать минут на такси, заплатив какое-то безумное количество лир.

Для него это была просто напасть. Сколько Турецкий ни пытался перевести многочисленную местную валюту в рубли или хотя бы в доллары, ничего не выходило. В конце концов он махнул рукой и просто перестал считать деньги, предвкушая момент возвращения на родину и тот судьбоносный момент, когда частный детектив Грязнов-младший сможет предъявить Промыслову-старшему самые разнообразные счета. А потому он с особым удовольствием делал многочисленные мелкие покупки, что в Москве не очень-то себе позволял.

Сейчас он накупил разнообразных итальянских газет, преимущественно спортивных, в частности, три последних выпуска «Гадзетты делла спорт», в которой уж по крайней мере можно было разобрать названия команд и результаты матчей. И с комфортом устроился в двухместном купе. Впрочем, иных тут, у проклятых капиталистов, в спальных вагонах и не бывает. Попутчика (попутчицы!) у него пока не было. Может, присоединится в пути, с надеждой подумал Турецкий.

До отхода было еще больше четверти часа — поезд должен был трогаться в одиннадцать сорок пять — так что вполне стоило выйти пройтись по перрону, купить чего-нибудь прохладительного в дорогу. Тем более что прогуливаться по итальянским перронам — это же удовольствие одно. Люди, конечно, такие же сумасшедшие и орущие, как и у нас, но при этом чистота, порядок — просто уму непостижимо, как это у них сочетается. Кроме того, у Турецкого было еще одно маленькое дельце.

Он нацепил на нос очки-хамелеоны и устроил себе небольшой променад: десять шагов вправо, десять шагов влево — чтобы не терять из поля зрения свой вагон. Через две-три минуты Турецкий убедился, что слежки за ним не было. Да и не могло быть. И тем не менее.

Он быстро вошел в здание вокзала, выбрал две свободных соседних автоматических камеры хранения. Открыл у той, что была правее, дверцу так, чтобы она заслоняла следующую камеру, и незаметно сунул туда (в следующую) пластиковый пакет с дискетами Долговой. Набрал код и неслышно захлопнул дверцу. Одновременно он деловито возился с открытой камерой. Вложил туда пару газет (спортивные оставил при себе), тщательно выбрал код, захлопнул.

Он не собирался воровать у Божены ее труд ни для себя, ни для какой-то группы людей, ни даже для целой страны. Он хотел сохранить его — для нее самой. Пусть она пока подумает хорошенько.

Пошел назад, на перрон, свернул к туалету, пробыл там еще две минуты, предварительно запомнив всех, кто слонялся рядом со входом, и возле камер хранения — тоже. Вышел из туалета, незаметно огляделся: вокзал был как вокзал. Люди сновали взад-вперед, ничего особенного. Турецкий снова вернулся к камере хранения (той, в которой лежали только итальянские газеты), открыл ее и сделал вид, что поменял код, на самом деле оставив его прежним.

Эта игра скорее забавляла его, нежели осуществлялась на полном серьезе. Но предосторожности в стиле Штирлица не могли не порадовать, не освежить в душный итальянский полдень его истосковавшуюся следовательскую душу.