Книга Посреди жизни - Дженнифер Уорф

С любовью к вам обоим,

Хельга

P. S. Хуже всего, что у меня пропала уверенность в себе».

Летом мы несколько раз разговаривали по телефону. А 14 декабря 2009 года она прислала мне следующее письмо:

«Мои дорогие старинные друзья![32]

Я прощаюсь с вами несколькими словами: наконец-то мне выдали [дали] “зеленый свет” из Швейцарии. Вероятно это был последний момент, потому что они принимают только людей, которые “способны решать”, то есть отвечают за себя. А мой разум пропадает все быстрее все последние месяцы. Я все еще могу реагировать и организовывать, но уже ничего не фиксирую. И я становлюсь совсем пугающей [напуганной], как мой отец в том же возрасте, поэтому я не могу больше планировать свои маршруты на улице.

Я так рада, что Ойген тем временем нашел подругу моложе себя (ему уже под семьдесят) и с ней для него возможно хорошее будущее. У нее есть дом в той же деревне где у него была милая квартира, которую он оставил в 2004 году из-за всех моих несчастных случаев и т. д. Я нашла нескольких друзей помоложе, которым можно раздать мою посуду и коллекции книг (чтобы не шокировать их своими истинными намерениями, я притворилась что переезжаю к старым швейцарским друзьям), чтобы Ойгену не пришлось заниматься разпродажей вещей из моей квартиры.

Примите мои самые сердечные пожелания, мои дорогие незабываемые друзья Дженнифер и Филипп, на долгое продолжение вашего замечательного союза и всех ваших духовных порывов!

Хельга».

Письмо было получено 17 декабря 2009 года. Я сразу же набрала телефонный номер Хельги. Абонент был недоступен. И остается недоступным до сих пор.

Сказать, что я была в шоке после получения этого письма, значит ничего не сказать. Невозможность точно узнать, что произошло, мучила меня. Когда возникает психический или эмоциональный кризис, мне нужны духовная помощь и руководство, поэтому я позвонила настоятельнице монастыря, с которым я связана, и рассказала ей эту ужасную историю. Сестры этого монастыря занимаются молитвой и медитацией – тем, без чего, думаю, человечество давно бы пошло вразнос. Настоятельница пообещала мне, что сестры будут молиться за Хельгу и за решение тех сложных медицинских проблем, с которыми людям приходится сталкиваться. Но монахини не только молятся: обычно они очень практичны. Настоятельница сказала: «Постарайся узнать, что случилось с Хельгой в ее последние дни и часы. Разве ты не можешь узнать адрес или, еще лучше, телефон этого места в Швейцарии и все выяснить?»

Благодарная им за то, что теперь есть кому молиться за Хельгу, я тут же нашла номер телефона «Дигнитас» в Цюрихе. К счастью, мне не пришлось сражаться с автоответчиком, мне ответил живой человек на очень хорошем английском. Я назвала ему имя – Хельга Витер, рассказала о ее намерениях и о ее последнем письме. Я сказала: «Это письмо было написано четырнадцатого декабря; а сегодня семнадцатое. Вы ожидаете ее приезда? Она у вас? Пожалуйста, скажите мне. Она жива или мертва?»

Но человек отказывался что-либо сообщить. «Это конфиденциально». «Я не могу говорить с вами об этом». «Это противозаконно». Слово «противозаконно» он повторил несколько раз. Я настаивала: «Она собиралась приехать одна, я знаю, что одна. Ее друзья должны знать, где она и что с ней». Он отвечал: «Я не могу вам сказать. Иногда люди нам звонят, чтобы узнать о муже или жене, но по закону мы не можем им ничего сказать. Иногда на нас выходит и полиция в попытках найти пропавшего человека, но мы не можем раскрывать информацию. Это было бы незаконно».

Но я все еще настаивала: «Почему незаконно? Это бессмысленно. Незаконно по отношению к кому?»

– В нашу ассоциацию входят сорок тысяч человек по всему миру. Они ожидают полной конфиденциальности и получают ее. Так обстоят дела в любой закрытой ассоциации. Я не могу помочь вам; это было бы незаконно.

Я так и не смогла ничего от него добиться, только пришла в бурную ярость. То есть дать человеку заведомо смертельно дозу барбитурата законно, а рассказать, кому же ее дали, – незаконно? Это что же за закон такой действует в Швейцарии? Регистрация рождений и смертей обязательна в любой цивилизованной стране, и это общедоступные документы. И уж точно похороны не могут быть проведены втайне, без информирования кого бы то ни было.

Еще и раньше у меня долго были серьезные сомнения относительно «Дигнитас». Я даже не понимала почему: их философия так логична и в своем роде гуманна. Но после смерти Хельги мне стало совсем не по себе.

Все Рождество я горевала о Хельге и думала, что же произошло. Труднее всего справиться с неизвестностью. Зима была очень суровой, вся Северная Европа мерзла, и я думала о том, как хрупкая старая женщина выходит из дома и одна садится в поезд, направляющийся в Цюрих. Она смогла туда добраться? Может быть, она поскользнулась на льду и сломала себе что-то еще, и если так, кто ее поднял? Или она приехала в Цюрих и просто потерялась в чужом городе? Я представляла себе, как она беспомощно бродит в эту морозную погоду не зная где, глубоко несчастная. Но, возможно, она действительно прибыла в «Дигнитас», два доктора осмотрели ее и решили, что ее умственное состояние не позволяет принимать подобные решения? Что тогда? Ее отправили назад? Но кто взял на себя ответственность за ее возвращение? Обо всем этом невыносимо думать.

Рождество – не самое подходящее время для таких тяжелых мыслей и уж совсем неподходящее для того, чтобы связываться с людьми. Я несколько раз пыталась позвонить Хельге, но трубку никто не брал.

И я решила попробовать связаться с Ойгеном.

У нас есть подруга Кэрол, которая говорит по-немецки. Она согласилась написать Ойгену от моего имени. Мы рассказали ему все, что я знала, и приложили копию ее последнего письма ко мне. Я уверена, что он понятия не имел о ее намерениях. Мы договорились отправить это письмо не в разгар рождественских и новогодних праздников, а в начале января, через три недели после письма Хельги от середины декабря. Я не знала ни фамилии, ни адреса Ойгена, поэтому мы отправили письмо по адресу Хельги в надежде, что оно как-то доберется до Ойгена. Я также написала директору компании, в которой она работала двадцать восемь лет. Конечно, Хельга давно ушла на пенсию, но все-таки должен же был найтись хоть кто-нибудь, знавший ее! Оставалось только ждать.

И я ждала, но ответа не последовало.

После Парижа мы с Хельгой редко встречались, но наша дружба продолжалась через наши письма. Нам обеим было приятно делиться новостями и мнениями, идеями и размышлениями. Горюя, люди обычно возвращаются в прошлое. Я не могла посетить место, где умерла Хельга, но мне становилось радостнее и легче, когда я писала ей письма – так же, как мы делали многие годы, только теперь я знала, что ответа не последует. Вот некоторые фразы из них.

«Дорогая Хельга,

В одном из своих предыдущих писем ты говорила: “Надеюсь, ты понимаешь, о чем я, несмотря на религиозные сомнения”. Конечно, я понимаю, дорогая храбрая Хельга. Ты боролась с тяготами, которые уже не было сил преодолевать, и знала, что все изменения могут быть только к худшему. Но вот эти слова “несмотря на религиозные сомнения” – они, пожалуй, не совсем верны. У меня есть множество сомнений, но вряд ли религиозных, потому что по этому вопросу нет религиозного учения. Насколько мне известно, ни одна из мировых религий – христианство, мусульманство, индуизм, иудаизм – и ни один видный философ какой-либо эпохи не может нам помочь. Что сказал бы Сократ или Аристотель? Иисус Христос или Мухаммад? Ничего. Они могли многое сказать о смерти, но не о способности человека предотвратить смерть. Мы вступаем в новый этап истории, и прошлое нам сейчас не указ. Сами религиозные учения должны адаптироваться и найти новые пути. Нет, Хельга, у меня нет сомнений, потому что я христианка. Но если кто-нибудь скажет мне, что он знает мысли Бога, я, наверное, закричу.