Книга Геббельс. Адвокат дьявола - Курт Рисс

Они переходят к большому столу, заваленному картами. Офицер начинает докладывать обстановку на фронте. Геббельс то и дело прерывает его и задает вопросы, ответить на которые офицер не в состоянии. В такие минуты Геббельс становится безжалостно прямолинейным, как по отношению к себе, так и по отношению к другим. «Предположим, что неприятель прорвет фронт вот здесь. Это поистине ужасно, не так ли?» Офицер бормочет нечто нечленораздельное. Геббельс злорадно, с оттенком презрения, ухмыляется и оставляет неприятную тему.

Практически ничего нового ему не сообщили. Военным известно не больше, чем ему; все, что они узнали, пришло с фронтов по телетайпу. В Африке германские войска терпят поражение, наступление японцев теряет силу, положение под Сталинградом меняется от плохого к еще худшему.

«Ох уж эта война… – усмехаясь говорит Геббельс и вворачивает крепкое словцо. – Иногда по-другому и не скажешь. Ну а теперь можете передохнуть и заняться другими делами», – добавляет он, после чего в сопровождении свиты отправляется проводить дневное совещание.

3

Незадолго до одиннадцати часов к министерству пропаганды начинают съезжаться автомобили. Люди в штатском и в военных мундирах поднимаются на второй этаж, где вносят свои имена в список и занимают места в зале.

Всего вокруг стола совещаний собирается около двадцати человек. Геббельсу отводится место председателя.

Не успев еще опуститься в кресло, он начинает говорить. Исходя из только что полученных донесений, он дает указания различным департаментам пропаганды. Он тщательно анализирует отдельные сообщения и объясняет, каким образом их лучше использовать. Отдельное внимание он уделяет тем новостям, которые следует подавать в полемическом ракурсе. Их он сопровождает саркастическими замечаниями. В некоторых случаях он требует сделать карикатуры, которые будут напечатаны в газетах вместе с самим сообщением. Но в целом он не придает слишком большого значения карикатурам и не злоупотребляет язвительными шаржами на Черчилля, Сталина и Рузвельта. «Если мы будем слишком часто изображать их в сатирическом виде, – говорил он, – то добьемся обратного результата. Люди скажут: «Ладно, Черчилль только и делает, что врет, а что дальше?» В конце концов, вы должны признать, что Черчилль – личность неординарная, а его ложь – не то же самое, что вранье какого-то обывателя. И не надо мне ничего говорить об общественном мнении, господа. Разве это не так? Или я не прав?»

«Разумеется, вы правы», – звучит неизбежный единогласный ответ его подчиненных.

Если министр находится в хорошем настроении, совещание проходит весьма оживленно, иногда даже раздается смех, переходящий в хохот, когда Геббельс вспоминает о европейских монархах. «Пока не забыл, – говорит он, – вот вам свежий анекдот про короля X. Можете его напечатать и снабдить обидными комментариями. Всем известно, что король X незаконнорожденный ублюдок». Геббельс выдерживает паузу, чтобы присутствующие посмеялись. «Все короли ублюдки. По-видимому, это профессиональная болезнь». Снова долгий дружный хохот, в то время как Геббельс, в восторге от собственного остроумия, задыхается от смеха и вытирает слезы.

Его гнев так же шумен, как и смех. Когда он впадает в ярость, гром слышен даже за плотно закрытой дверью. Странно и забавно то, что он, низкорослый и хилый человек, в приступе бешенства обзывал всех других пигмеями, даже если они отличались могучим телосложением.

«Ничтожный пигмей! Я брошу вас на съедение народу!» – кричал он. Кстати, никто не мог сказать, что крылось за его витиеватой угрозой.

Наконец дело доходит до обсуждения еженедельного выпуска кинохроники. Чем дольше длится война, тем труднее становится сделать добротный кинорепортаж о боевых действиях. «Нельзя вечно показывать, как солдаты то наступают, то отступают, – замечал Геббельс. – Шагают они вперед или пятятся назад, на экране это выглядит совершенно одинаково».

«У кого есть возражения или замечания?» – задает он в конце ставший ритуальным вопрос. Однако возражений не бывает, замечания случаются крайне редко. Министр встает. Уже полдень. Он принимает нескольких посетителей – генерала, кинорежиссера, делегацию с фронта, летчика, получившего высокую награду.

Затем следует завтрак. Его подают у него дома. Чести присутствовать на нем удостаиваются личный помощник Геббельса, адъютант и некоторые случайные гости. За столом долго не засиживаются. Во время завтрака Геббельс без умолку говорит о войне, о политике, иногда о кино и литературе. Остальные ограничиваются односложными «да» или «нет». Обычно Геббельс ест очень мало. После завтрака он удаляется на двухчасовой отдых. Его адъютант и другие помощники также стараются воспользоваться перерывом и отдохнуть, так как остаток дня обещает быть очень напряженным, поскольку Геббельс взял себе за обыкновение работать до поздней ночи.

Днем приходят новые посетители: ораторы, руководители НСДАП из округов, пропагандисты из различных отделений его ведомства, разбросанных по всему рейху. Геббельс беседует с ними, импровизирует, стараясь воодушевить их. «Вы достаточно знаете меня, господа, чтобы убедиться, что я никогда не питаю ложных иллюзий и предпочитаю оценивать наше положение объективно. Здесь, в нашем тесном кругу, мне незачем что-либо приукрашивать, поэтому я хочу дать вам представление о том, как в действительности обстоят дела». Затем он начинает подробное описание, в котором розовых тонов оказывается намного больше, чем было обещано в предисловии, намекает, что производство вооружения растет, что подходит к концу разработка новых планов и так далее, и тому подобное, а в итоге посетители оказываются под гипнозом его болтовни. Они благодарны ему за доверительный тон и легко успокаиваются.

4

А в том, что их надо было успокаивать, нет никаких сомнений. Число недовольных среди немцев постоянно росло. Не так уж сложно сказать мирным жителям, что фронт находится очень далеко от их домов, но как объяснить им воздушные налеты союзников и падающие сверху бомбы, от которых гибли тысячи людей и рушились целые города? Такая практически неразрешимая задача встала перед Геббельсом. Она была вдвойне трудной, если учесть клятвенные заверения Геринга, сделанные еще в начале войны, что ни один самолет союзников не сбросит бомбы на Германию.

Первые британские бомбардировщики, появившиеся над городами Германии, нанесли незначительный ущерб. Люди сбегались поглазеть на дом, в который угодила бомба, как на невиданное зрелище. Никто не воспринимал угрозу всерьез. Геббельс тоже, со своей стороны, старался приуменьшить опасность бомбардировок противника и сокращал сообщения о них до нескольких строчек. Он придерживался своей тактики даже тогда, когда налеты авиации союзников стали более жестокими, разрушения в городах – более тяжелыми, а люди, наконец, испугались.

«Наутро после жестокой ночной бомбардировки крупных городов признается тот факт, что было разрушено несколько зданий и погиб десяток человек. Неделей позже вам говорят, как бы между прочим, что погибших не десяток человек, а десяток тысяч». Это писал сам Геббельс, но речь в его статье шла о стремительном авианалете люфтваффе на Британию. Тогда он издевался над сводками англичан. Теперь ему пришлось пользоваться теми же приемами. «Любой иностранец, попавший в Берлин, удивляется, что город цел и невредим». 14 июля 1942 года он писал: «Измышления англичан о том, что своими бомбардировками они якобы вывели нашу военную промышленность из строя и уничтожили наши склады, – сплошная бессмыслица. Во время воздушного рейда англичан на Кельн мы потеряли всего 305 человек убитыми, но американские и английские газеты твердят в своих репортажах о двадцати тысячах…»