Книга Нити судьбы - Мария Дуэньяс

Ностальгия была для него спасательным кругом, как для утопающего во время бури, но рядом всегда находился Серрано, чьи язвительные замечания заставляли его спускаться на землю.

— Ради Бога, Бейгбедер, перестаньте наконец говорить, что мы, испанцы, — те же мавры. Разве я, по-вашему, похож на мавра? Разве Каудильо похож? Так что хватит, черт возьми, изо дня в день повторять глупости, я уже сыт ими по горло.

Это были трудные дни и для Бейгбедера, и для Розалинды. Несмотря на ее упорные попытки снискать расположение посла Питерсона, ей так и не удалось в этом преуспеть за несколько последующих месяцев. Единственное, что она получила в конце года от своих соотечественников, — это приглашение вместе с сыном на рождественский детский праздник в посольстве. Резкий поворот произошел в мае 1940 года, когда Черчилль был назначен премьер-министром и решил сменить дипломатического представителя в Испании. С того момента ситуация изменилась — радикальным образом и для всех.

35

Сэр Самюэль Хоар, чрезвычайный и полномочный посол Великобритании, прибыл в Мадрид в конце мая 1940 года. Он никогда прежде не бывал в этой стране, не говорил на испанском языке, не питал особой симпатии к Франко и его режиму, но Черчилль счел его наиболее достойной для этой должности кандидатурой: Испания могла оказаться ключевой фигурой в европейской войне, и там требовался искусный дипломат, непреклонно отстаивающий британские интересы. Британцам было важно, чтобы испанское правительство придерживалось нейтралитета, не предъявляло претензий на Гибралтар и не допускало немцев в порты с выходом в Атлантику. Чтобы заставить голодную Испанию считаться со своими интересами, Великобритания использовала рычаги международной торговли, ограничивая поставки нефти и придерживаясь политики кнута и пряника. Однако по мере продвижения немецких войск в глубь Европы, этих мер оказалось недостаточно: возникла необходимость активно действовать изнутри, из самого Мадрида. С данной целью был направлен в испанскую столицу этот маленький и внешне ничем не примечательный человек: сэр Сэм — для ближайшего окружения, дон Самюэль — для немногих друзей, которых он приобрел в Испании.

Хоар без особого восторга принял свое назначение в эту совершенно ему неизвестную экзотическую и опустошенную войной страну, где у него не было ни одного знакомого. Он прекрасно знал, что не стоит надеяться на теплый прием, поскольку правительство Франко не скрывало своей антибританской настроенности, в чем ему пришлось убедиться в первый же день своего приезда — фалангисты встретили его у дверей посольства манифестацией с криками «Испанский Гибралтар!».

После вручения верительных грамот генералиссимусу для Хоара начался период тяжелых испытаний, которым ему предстояло противостоять на протяжении четырех лет. Он не раз пожалел, что согласился на эту должность: ему пришлось работать в атмосфере такой враждебности, с какой прежде не приходилось сталкиваться. Фалангисты не прекращали свои воинственные акции перед посольством — забрасывали окна камнями, срывали флажки с официальных автомобилей и оскорбляли сотрудников дипломатического представительства при абсолютном бездействии испанских властей. В прессе была развернута агрессивная кампания против Великобритании, которой вменяли в вину разразившийся в Испании голод. Британцы вызывали симпатию лишь у горстки монархистов-консерваторов, ностальгировавших по королеве Виктории Эухении, но не имевших никакого веса в политической жизни.

Хоар был одинок и чувствовал себя так, будто двигался в темноте на ощупь. Мадрид действовал на него удушающе: его угнетало невыносимо медленное функционирование административного аппарата, огромное количество полицейских и вооруженных до зубов фалангистов на улицах и уверенно-дерзкое поведение немцев. Скрепя сердце он приступил к исполнению своих обязанностей и установил отношения с членами испанского правительства — прежде всего с генералом Франко и министрами Серрано Суньером и Бейгбедером. Он встретился со всеми тремя, и эти трое произвели на него совершенно разное впечатление.

Генералиссимус дал ему аудиенцию во дворце Эль-Пардо солнечным летним днем. Несмотря на это, Франко принял его в кабинете с задернутыми шторами и зажженным электрическим светом, за письменным столом с красовавшимися на нем фотографиями Гитлера и Муссолини. Они разговаривали через переводчика, не имея возможности вести полноценный диалог, и Хоар отметил, насколько уверен в себе генералиссимус, ни на секунду не сомневавшийся, что избран провидением для спасения своей родины и создания нового мира.

Встреча с Серрано Суньером прошла еще хуже. Власть куньядисимо в то время достигла вершины, он держал в своих руках всю страну: Фалангу, прессу, полицию — и имел неограниченный доступ к самому Каудильо, к которому, как думали многие, испытывал пренебрежение. Франко, обитавший в Эль-Пардо, почти не появлялся на людях, зато Серрано казался вездесущим и уже мало походил на сдержанного человека, посетившего протекторат в самый разгар войны — не погнушавшегося наклониться за моей пудреницей и чьи лодыжки я долго лицезрела из-под дивана. Казалось, вместе с новым режимом родился и новый Рамон Серрано Суньер — высокомерный и стремительный в словах и поступках, с настороженным кошачьим взглядом, накрахмаленной фалангистской формой и почти белыми, зачесанными назад, как у кинозвезды, волосами. Он пренебрежительно относился ко всем, кого считал представителями «плутодемократии», и между Хоаром и Серрано за все время их знакомства не возникло и тени симпатии.

Единственным человеком, с которым послу удалось найти общий язык, был Бейгбедер. Министр внимательно слушал его и стремился наладить взаимопонимание. Он однозначно высказывался против вмешательства Испании в войну, признавал плачевное положение внутри страны и выступал за активное сотрудничество для достижения взаимовыгодных целей. Бейгбедер отрицательно относился к агрессивной политике немцев, фанфаронству фалангистов и деспотизму собственного правительства, и, очевидно, именно поэтому Хоар проникся к нему симпатией. Разумеется, порой возникали разногласия, и приходилось улаживать дипломатические конфликты — например, когда испанские войска вошли в июне в Танжер, покончив с его статусом международного города, или когда испанское правительство собиралось разрешить прохождение немецких войск по улицам Сан-Себастьяно. Было и множество других трений, но, несмотря на это, отношения между Бейгбедером и Хоаром становились все более теплыми, и для посла они являлись единственным прибежищем в бескрайнем море окружавших его проблем.

По мере знакомства с жизнью Испании Хоар все больше убеждался, насколько велико влияние немцев во всех сферах. Многие предприниматели и должностные лица, торговые агенты и кинопродюсеры имели связи с нацистами. Под их жестким контролем находились и средства массовой информации. Пресс-бюро посольства Германии, с безусловного разрешения Серрано Суньера, решало, какую информацию о Третьем рейхе публиковать в Испании и как ее преподносить: для нацистской пропаганды была открыта вся испанская пресса и прежде всего фалангистская «Арриба», на которую шла в те скудные времена большая часть имевшейся в наличии бумаги. Одновременно в прессе разворачивались яростные антибританские кампании, построенные на лжи, оскорблениях и различных манипуляциях. Черчилль был постоянным героем язвительных карикатур, а Британская империя — объектом насмешек. Любое происшествие на фабрике или авария почтового поезда в какой-нибудь испанской провинции приписывались козням коварных англичан. Все протесты посла по поводу этой клеветы неизменно игнорировались.