Книга Огонь души - Барбара Вуд

Селена повернулась к Паулине:

— Прости ее, пожалуйста.

Паулина посмотрела на Ульрику.

— Кто этот юноша, с которым ты подружилась? — дружелюбно спросила она.

Ульрика упрямо смотрела на нее, не произнося ни слова.

— Эрик, — сказал надсмотрщик, — один из недавно привезенных германцев.

— Зачем ты учишь его греческому? — заинтересовалась Паулина.

— Потому что он никого не понимает, — выпалила Ульрика.

— Он все прекрасно понимает! — рявкнул Лукас. — Он просто ужасно упрямый. Изображает из себя простофилю. Его можно заставить работать только побоями.

— Он правда ничего не понимает, — закричала Ульрика, — поэтому ты и бьешь его! Ты все время лупишь его плеткой и ты очень жестоко с ним обращаешься. — Она посмотрела на Паулину умоляющим взглядом: — Они бьют его только потому, что он ничего не понимает. Это несправедливо.

Селена все еще не отрываясь смотрела на дочь. Теперь по ее лицу текли слезы. Слезы из-за какого-то незнакомого раба?

Паулина строго посмотрела на надсмотрщика:

— Это правда?

Казалось, что он стал меньше ростом.

— Этот раб доставляет больше хлопот, чем он того стоит. Его следует продать.

— Это мне решать, — осадила его Паулина, — мы не должны жестоко обращаться с рабами, Лукас. — Она повернулась к Ульрике, и выражение ее лица смягчилось. — Можешь не беспокоиться о юноше. Он молод. Со временем он выучит наш язык.

— Но он тоже учит меня. Он учит меня своему языку.

— А что это за язык, Ульрика?

Ульрика бросила взгляд на мать, а потом тихо сказала:

— Языку, на котором говорил мой отец.

Селена легонько сжала ее плечо.

— Ульрика, — устало сказала она, — то, что ты сделала, — нехорошо. Паулина не хочет, чтобы ты бродила по всему дому, впредь ты больше не будешь…

— Но Эрик — германец, мама. Он не любит Юлия Цезаря. И я тоже не люблю его.

— Я не вижу в этом ничего плохого, — улыбаясь, сказала Паулина, не замечая смущения Селены. — Когда он ничем не занят, ты можешь приходить к нему, — конечно, если твоя мама не возражает. — Повернувшись к Лукасу, она добавила: — Они могут встречаться во фруктовом саду в присутствии одного из надсмотрщиков. Но это будешь не ты.

Ульрика смотрела на римлянку, которую она ненавидела, не веря своим глазам, а потом воскликнула:

— О, спасибо! Я обещаю, что больше не буду делать глупостей.

— Должна признаться, Селена, — сказала Паулина, когда они остались одни, — что присутствие твоей дочери причиняет мне боль. Она постоянно напоминает мне о потере моего собственного ребенка.

Ульрика и матери причиняла боль. Никогда, думала Селена, она не забудет выражения лица Ульрики, когда та говорила о своем прадедушке.

— С этого момента я прослежу, чтобы Ульрика не уходила далеко от наших комнат, — сказала она.

— Нет, в этом нет необходимости. Я потеряла рассудок. Я бегу от своей боли. Ульрика может свободно передвигаться по дому. Она очень милая девочка.

Они прошли через атриум во внутренний двор, над которым раскинулось холодно сверкающее декабрьское небо. Паулина укуталась в свою паллу.

— Я хочу еще раз поблагодарить тебя, Селена, за то, что ты сделала. Завтра же я пошлю жрецам Эскулапа благодарственный подарок. Что касается тебя, — добавила она, — вы с Ульрикой можете оставаться здесь сколько хотите.

Селена улыбнулась. Чудо все-таки случилось. Ее ящик почти опустел, но там как раз оказалось достаточно наперстянки, чтобы спасти жизнь Максиму. Боги все-таки позаботились о ней.

56

Одного взгляда Селене было достаточно, чтобы понять — девушке не выжить.

— Положите ее поудобнее, — сказала она брату, временно возглавившему больницу, — я должна помолиться Эскулапу.

Она хотела попросить бога, чтобы он дал ее руке спокойствие и уверенность, а не о совете о том, что ей делать, как думал брат. Это решение пришло, когда в храм пришла девушка, смерть которой была близка, так как ребенок, которого она носила, не мог родиться. В том, что делать, сомнений не было — закон говорил: если беременная женщина умирает, то ребенок должен быть извлечен из чрева, если он жизнеспособен. Это бедная молодая женщина, имени которой Селена не знала, была обречена на смерть, но ребенок в ее чреве был жив и должен был получить шанс продолжать жить.

Она устало шла по тропинке, ведущей от небольшого домика к храму. Роды в стенах монастыря были запрещены, они осквернили бы освященную землю. Поэтому братья отнесли девушку, которая была почти без сознания, в коптильню, из которой Селена устроила больничную палату. И там, под низким потолком, где на балках ворковали голуби, Селена собиралась отважиться на серьезную операцию, чтобы спасти жизнь ребенка.

Храмовые помещения стали теперь чище — Героду удалось найти помощников, которые поддерживали здесь чистоту, но многочисленные больные и старики занимали все помещения, и каждый день на остров приносили все новых и новых. Это не был храм Исиды с полными сундуками, где служили дочери благородных фамилий, это был старый заброшенный храм Эскулапа, который с трудом содержала кучка самоотверженных братьев.

Надежды, окрылившие Селену после щедрых пожертвований Паулины и Юно в декабре, не оправдались. В последующие месяцы ей пришлось осознать, что деньги бессильны, если нет работников. Храму нужны были люди, которые могли бы взяться за работу и были бы готовы послужить рукой и сердцем. Но остров как будто превратился в запретную зону. Страх перед больными, перед нездоровым воздухом вокруг храма и перед злыми духами болезни и смерти отпугивал людей.

Селена не обижалась на них, их страх был оправдан. Хотя опыт прошлого все-таки должен был бы их чему-нибудь научить. Римские чиновники, занимавшиеся вопросами здравоохранения, знали ведь достоинства санитарных сооружений и общей гигиены — каналы для сточных вод, уличные стоки, — все это было в городе. Болот в долине реки осушили, чтобы одолеть снова и снова возникающую эпидемию малярии, и назойливые комары, жившие на оплоте, исчезли.

«Как могло случиться, что римляне забыли этот остров?» — размышляла Селена, возлагая букет весенних цветов к стопам Эскулапа.

«Потому что от народа, которому доставляет удовольствие резня и кровопролитие, нельзя ожидать сочувствия», — горько думала она.

При этой мысли она вспомнила тот ужасный день, когда они с Ульрикой пошли посмотреть представление в цирк Максима, которое было устроено по случаю празднования Нового года. Весь Рим был на ногах. Селену и Ульрику подхватил поток людей, устремившихся на стадион через сводчатые ворота. Их поразило мощное строение, не знающее себе равных во всем мире и прославившееся до самой Персии гонками, проходившими здесь.