Книга Иван Молодой. Власть полынная - Борис Тумасов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нахмурился Иван Третий:
- Я, Михаил, не укоряю тебя. В выборе укоряю.
- Отчего же? Когда ты, государь, сына Ивана Молодого женил и невесту ему искал, я ведь не противился. И ты не случайно Елену Стефановну нашел. Знал, господарь Стефан крепкая опора Москве.
Князья спустились с башни, прошли мимо караульных у ворот. От ближних кузниц тянуло окалиной, стучали молоты. Михаил сказал:
- Ты меня в выборе укоряешь, а ведь любовная страсть не нами дадена, Господом!
- Ох, Михайло, да видел ли ты ту невесту? Тверской князь промолчал.
- Избрал бы невесту по себе, такую, какая твоему княжеству подпоркой служила бы. Аль забыл, сколько зла причинил Руси Казимир?
- Ты, великий князь, меня не укоряй. Мы полюбовно с тобой речь ведем, для того и уединились в другой город от московских и тверских бояр.
- Это ты, Михаил Борисович, верно заметил: от людских глаз. Но почему же ты, выбирая себе невесту, не посоветовался со своими боярами? Да и со мной мог поговорить.
- А когда ты с Софьей в брак вступал, разве ты меня спросил? Мы ведь с тобой в родстве состоим.
Иван Третий остановился, долго смотрел на тверского князя:
- Ну, Михайло, кажется, мы и договорились… Открыв дверцу кареты, уселся.
Санька дверцу закрыл, рукой махнул:
- Трогай!
Кони взяли в рысь. Скакали по бокам кареты рынды. Иван Третий откинулся на сиденье, повернулся к князю Холмскому:
- Видит Бог, хотел добром убедить Михаила, ан не внемлет. А ведь знает, повяжет его Казимир и поведет в омут…
Тверь стороной миновали. Холмский было заикнулся:
- Может, свернем, государь? Глядишь, поостыл Михайло. Не чужой ведь, понимать должен, время разбрасывать камни кончилось, пора и собирать. Эвон сколько земель наших под чужими властителями.
- Нет, Даниил, у князя Михаилы ретивое взыграло. Да как ему умалиться? Ведь он меня прежде за ровню считал.
Холмский вздохнул:
- Как-то великую княгиню Елену Стефановну повидал, лебедем плыла. Огорчалась, что тверской князь с Москвой в мире не живет.
- Разума великого Елена Стефановна, Ивану добрая помощница будет. Она мне Марью в молодые лета напоминает.
И государь вытянулся в санной карете. Холмский разговор прервал.
У великих государей московских Ивана Третьего и Ивана Молодого с боярами сидение. Съехались именитые со всей Москвы. Площадь, какая перед дворцом и вокруг нее, запружена: кареты, колымаги, челядь и слуги конные и пешие. Гул голосов и конское ржание.
По высоким ступеням дворца степенно поднимались важные бояре, бородатые, в дорогих шубах, в высоких шапках, хоть и дни теплые, направлялись в думную палату.
Знали, зачем званы, однако до поры молчали, ждали слова государева. И едва Иван Васильевич промолвил, что тверской князь Михаил намерился жениться на внучке великого князя литовского Казимира, палата загудела. Никто на Думе не подал голоса в защиту тверского князя. Все шумели, Михаила обвиняли.
- Ладно, задумал жениться, но почто в родство с Казимиром входит?
- Аль мало ему своих княжон и боярышень?
- Внучку недруга нашего в Тверь привезет. Аль забыл историю славян? Когда князья славянские половецких княжон в жены брали, к чему то привело? Мельчал род славянский!
- В распри князья ударились!..
На Думу Иван Третий созвал бояр сразу же, как из Ростова Великого явился. Ивану, сыну, сказал:
- Князь Михайло своенравен. Он на все готов, дабы Тверь выше Москвы поднялась. Жениться, видишь ли, ему надобно! Внучку Казимира в жены взять решил, на воинство князя литовского расчет держит.
Молодой Иван промолчал. А Иван Третий продолжал:
- Знаю, Иван, разум в тебе трезвый, ты бы рассудил Михаилу разумом жены своей Елены, Елены Стефановны…
Дождался государь, когда бояре на Думе выговорятся, и спросил:
- Какой же совет подадите, бояре думные? Князь Константин Беззубцев, только в начале зимы воротившийся с Волги, сказал резко:
- Государь, для того ль мы рать нашу к Нижнему Новгороду водили, чтобы тут, под боком у Москвы, недруг извечный, Казимир, полки свои держал? Аль у Москвы рати недостает? Веди воинство на Тверь, государь!
Бояре поддержали Беззубцева:
- Доколь князь Михайло слово нарушать будет, обещал ведь дружбу Москве?
- Бояре тверские не от жиру в Москву подались! Иван Третий слушал, хмурился, на Холмского поглядывал:
- Князь Даниил, ты был, когда я с Михайлой разговор вел?
Холмский хотел возразить, не присутствовал-де он, но Иван Третий продолжил:
- Ты видел, что князь Михайло мой мир не принял. Когда я пойду на него, ты в Тверь отправишься. Передай боярам и Михаиле мой сказ: когда полки московские к городу подступят, ворота бы тверские открыли, а князю Михаиле с епископом вины свои принести.
- Озлился государь на князя Михаила, - говорил молодой великий князь Иван Елене. - Грозит войной пойти, и не токмо конно и пешим, но и с нарядом огневым. Пушками Тверь хочет брать.
Елена взметнула брови:
- Пора бы одуматься тверскому князю. Ужели не разумеет, что не может тело с двумя головами жить… А как ты, великий князь Иван, мыслишь: можно ли дозволить Твери усилиться за счет Казимира? - спросила великая княгиня и сама же ответила: - Чем раньше государь копье обрушит на тверского змия, тем быстрее возвеличится Московская Русь… У нас, в Молдавии, на боевых знаменах Георгий Победоносец пронзает копьем дракона. Под этими знаменами наши воины победы над турками одерживали…
Елена пристально посмотрела на мужа.
- Я сказываю тебе, великий князь Иван, что ты и сам знаешь. Душа твоя к князю Михаилу добрая. Но ты не жалей его. Государственные дела не имеют жалости. В этом ты убедишься, когда возьмешь все бразды правления в свои руки.
Иван усмехнулся, и была в той усмешке горечь:
- Ох, Елена, хворый князь не великий князь. Чую, ноги мои сдают. Не назовут меня ни бояре, ни народ государем…
Елена укоризненно покачала головой:
- С твоими мыслями, Иван, подомнет тебя Софья. Она за власть великокняжескую цепко станет держаться.
С той ночи, как положил Иван Третий опалу на Софью, не бывал он на женской половине дворца.
Тревожно у государя на душе. Причина известная. И не в походе на Тверь она. Война с Тверью предопределена, и Дума согласна. Здоровье молодого великого князя Ивана волнует. В прошлый раз сидел на Думе, заметил, как болезненно искажалось лицо сына.
