Книга Ярополк - Владислав Бахревский

На зеленом долу зеленая гора, на горе боры, на борах на кудрявых небо опочило. От края до края ни единой хмари – морщинки, ни единого пятнышка – птицы коршуна.

Под ярым солнцем трава парная, тропа горячая, ласковая. По лугам – ужом, на гору – стрелой, перед бором – запинаючись. Да и нет ее! Заглохла.

Повернулся отрок к матушке. У матушки глаза добрые, смелые.

– Тропа хранит от зверя, да уводит от сокровенного. Дальше пойдем по нехоженому.

Поклонилась бору, и сынок поклонился. Расступились перед ними деревья, будто дверь отворилась. Под узорчатым пологом – безмолвие. Ни единый лист не шушукнется, не шелохнется, трава как на страже стоит. Деревья друг за друга хоронятся, а сами – глядят! Кто пришел?

Зашумели вершины, давай мести небо. Великий гул поднялся, затрубили боры, будто тур с туром грудь в грудь сошлись.

Заметалось сердечко у дитяти, потянулся рукой к материнской юбке.

– Страшно, что ли? – улыбнулась матушка.

Опустил глаза.

– Это не буря, сынок. Радуется батюшка лес нашему приходу.

Заплела косицу на ракитовом кусте. Погладила сына по кудряшкам.

– Ложись под ракиту. Послушай, что бор сказывает. Погляжу пойду.

Делать нечего, лег.

– Закрой глаза, – попросила матушка. – Слушай.

И был шум с одного края земли до другого края. Был посвист крыльев, уж таких крыльев, каких нет у птиц, разве что у туч грозовых. Рокотали рокоты, будто струны гуслей, и слышал он речи, ладные, мудрые, льющиеся потоком, кто говорит, где – не понятно. Ни единого слова не мог различить.

У детской обиды слезы близехонько, но вдруг пал вихрь с неба на землю, ударил дерево о дерево, и почудилось – зовут:

– Бааа-ян! Бааа-ян!

– Мама! – вскрикнул отрок. – Кто меня кличет?

Вскочил на ноги – уж такая в бору тишина: крот в норе повернулся, а его слышно.

Матушка рядом, к дубу щекой припала. Кинулся к родной:

– Кто кликал-то меня?

– Судьба.

Незнакомое слово хлестнуло по сердцу, как прутик. Поостерегся спросить, что оно такое – судьба.

Ухватила матушка сына за руку, повела в дебри дремучие. Торопится, а руки не отпускает. Выбрались к свету, к ручью, а тут – гарь. Лес сожгли для будущего поля, но пожарища уж и не видно. Поросла гарь кипреем.

– Смотри, сынок! – шепнула матушка.

Вошла, как в пламя, в заросли кипрея.

Медленно, медленно поднялись над розовыми цветами белые руки, еще медленнее сошлись. Как в светильнике затрепетал в материнских ладонях розовый огонек.

– Иди сюда! – услышал он и в тот же миг увидел – лису.

Опершись передними лапами о дерево, лиса тянула мордочку, подглядывала.

– Матушка! – прошептал Баян.

– Я вижу, сынок. Звери всегда приходят посмотреть.

– А что это?

– Душа кипрея.

– Тебе не горячо?!

– Ласково. Хочешь подержать?

Огонь и впрямь не жег. Трепетал, как бабочка крыльями.

– Матушка, а кипрей-то увядает! – увидел Баян. – Можно, я верну ему душу?

– Верни.

– Я не дотянусь.

– Сам преклонится пред тобою.

Пчелы облепили цветок, будто он источал особый зовущий нектар.

Получилось. И в тот же миг сверкнула молния, треснул над головою гром, посыпался крупный окатный жемчуг из жемчужной, неведомо откуда взявшейся тучки.

Они шли домой, а за ними, прячась среди деревьев, бежала рыжая лиса.

– Матушка, а что можно сделать с душою цветка?

– Не знаю. Бабушка научила меня брать душу, а что с нею делать – обещала открыть, когда я вырасту… Говаривала: тайны нашей семьи сокровенные, за семью замками, за семью дверями.

– Бабушку убила стрела Перуна?

– Молния, сынок. В нашем роду старые люди сгорают живыми.