Книга В кольце твоих рук - Анна Дубчак

Да, брат, подумал Сидоркин. Тебе сейчас лучше, чем мне. Он запер машину и не торопясь поднялся по чистой, но здорово обшарпанной лестнице на второй этаж, в кардиологическое отделение.

В коридоре было пусто. Где-то в отдалении мерно бормотал телевизор. У стены за столом сидела молоденькая сестричка в туго перепоясанном белом халате и что-то писала. На ее пышных русых волосах ловко сидела крахмальная шапочка, придававшая ее юному личику задорный, совсем не больничный вид.

Заслышав шаги Сидоркина, она подняла глаза, и лицо ее осветилось приветливой улыбкой.

— Дядя Федя! Вот так сюрприз!

— Привет, Иришка. Как отец? Не скучает на пенсии?

— Да что вы! Балдеет! Целый день в грядках копается, прямо как крот. Помолодел лет на десять.

Сидоркин усмехнулся в усы.

— А что вы к нам не заходите? Работа заела?

— Вот-вот, именно заела. Я ведь сюда по делу.

— Да ну? А я-то думала, на меня посмотреть пришли.

— Чего ж не посмотреть? — в тон ей ответил Сидоркин. — Очень даже приятно посмотреть. Ты все хорошеешь. Совсем уже невеста.

Девушка смущенно заулыбалась и покраснела. Это у нее вышло очень мило.

— Скажете тоже, дядя Федор. Мне замуж нельзя. В институт на будущий год поступать буду. В медицинский.

— Ого! Сама надумала?

— Сама.

— Надо же! — Сидоркин уважительно крякнул, отчего усы его встопорщились, как у моржа.

— А какое у вас дело?

— С пациентом твоим потолковать надо.

— Это с каким?

— С Поповым Петром Алексеевичем.

— У-у-у, — огорченно протянула Ира. — А с ним-то как раз и нельзя. Доктор строго-настрого запретил к нему пускать.

— Что так? — насторожился Сидоркин. — Очень плох?

— Да не то чтобы очень, просто еще не стабилизировался. И состояние у него депрессивное. — Она старательно выговорила последнее слово, будто не вполне была уверена в его значении. — И погода видите какая, для сердечников хуже не бывает. К нему и жену-то только сегодня пустили.

— А где она?

— Как где? У него сидит. Поверите ли, ни на шаг не отходит. Я ее чай звала пить, отказалась. Переживает очень.

— Так ты вызови ее на минутку.

— Сейчас.

Ирочка вспорхнула из-за стола и исчезла в палате напротив. Не прошло и минуты, как она появилась в дверях в сопровождении маленькой полной женщины. При виде Сидоркина ее озабоченное лицо осветилось.

— Федор Иванович, миленький, вас сам Бог послал!

Она умоляюще протянула к нему пухлые руки и вцепилась в рукав.

— Пойдемте, пойдемте скорее к нему!

— Так ведь нельзя, Софья Николаевна, — остановила их Ира. — Доктор не велел. Ка-те-го-ри-чес-ки!

— Ему только лучше будет. — Софья Николаевна всплеснула руками. — Да неужели ж я своему родному мужу зла желаю? Если б что не так, сама бы на пороге легла, а никого к нему не пустила.

— Да вы не волнуйтесь так, Софья Николаевна, — примирительно сказал Сидоркин. — Я думаю, на минутку можно, а, Иришка?

Та заколебалась.

— Ну, если только на минутку. И, чур, доктору ни слова, а то он из меня котлету сделает.

— Какой разговор! — Сидоркин повернулся к Софье Николаевне. — Пойдите пока, подготовьте его.

Через несколько минут она уже манила его рукой из дверей палаты.

— Идите. Скорее же, скорее!

Сидоркин вошел и замер, потрясенный. Он даже не сразу узнал старого учителя. Нос заострился, щеки запали, из пересохших губ вырывалось хриплое дыхание, лицо могло поспорить белизной с подушкой. Ох, болезнь проклятая, что с людьми делает, подумал Сидоркин.

Только глаза на этом изможденном лице были прежними, цепкими, острыми и какими-то отчаянно яростными. Злится на болезнь, удовлетворенно подумал Сидоркин. Значит, борется. Крепкий мужик.

— А ты, я вижу, молодцом, Петр Алексеич. Не поддаешься. Считай, значит, на поправку пошел. — Сидоркин присел на краешек стула. — Меня к тебе на минутку пустили. Ирина прямо как дракон стоит на страже. Еле прорвался. Так что рассказывай про свою встречу. Мне Степан уже кое-что поведал.

— Машу, Машу надо предупредить, — сказал Петр Алексеевич. — Защитить, пока еще не поздно.

Голос его звучал глухо и слабо. Видно было, что слова даются ему с огромным трудом. Софья Николаевна придвинулась ближе и взяла его руку. Он благодарно посмотрел на нее.

— Какую Машу? — терпеливо спросил Сидоркин.

— Машу Антонову. Учительницу. Он из-за нее три года назад человека зарезал. Отсидел. Теперь за ней вернулся. Нашел все-таки.

— Какой он из себя?

— Зовут Коля. Николай Клюев. Небольшого роста, щуплый. Лицо круглое, курносое, в веснушках. Но главное — глаза. Я в глаза его заглянул и сразу все понял. Он — маньяк, Федор. Опасный маньяк. Для него все люди — враги.

— Он тебе угрожал?

— В том-то и дело, что угрожал. Совершенно незнакомому человеку. Говорил со мной так, будто я ее прячу.

— Николай, говоришь. Коля. Коля Клюев. Коля и Маша.

Сидоркин вдруг замолчал и, выпучив глаза, уставился в пространство. Потом хлопнул себя по нагрудному карману, вскочил и бросился вон из палаты. Все изумленно посмотрели ему вслед.

— А какая это Маша? — вдруг нарушила молчание Ира. — Не та, которая к Петру Алексеевичу приходила?

— Она самая, — кивнула Софья Николаевна.

— Ой, это ж надо… — почему-то мечтательно сказала Ира. — История, прям как в кино.

Маша толкнула калитку. Та, скрипнув, отворилась.

— Софья Николаевна! — позвала Маша.

Никто не ответил. Из-под куста смородины выскочил Ганнибал и встал перед ней, наклонив мордочку и поставив торчком одно ухо. Мохнатый хвостик радостно подрагивал.

— Ну что, малыш, уехала твоя хозяйка. А я тебе вкусненького принесла.

Маша пошла к дому. Ганнибал побежал следом. Она принялась выкладывать в его миску косточки со шмотками мяса. Песик нетерпеливо тыкался мордочкой в ее ладони.

— Да подожди ты, дурачок. Сейчас поешь.

Она почувствовала прикосновение его шершавого язычка к своей руке и ласково потрепала его за ухом.

— Марь Пална! Мое почтение!

Маша выпрямилась и, заслонив глаза рукой от солнца, повернулась на голос. Из-за низкого забора ей улыбался Степан, сосед Поповых. Он стоял голый по пояс, опираясь на лопату. Его широкая мускулистая грудь, бронзовая от загара, блестела от пота.

— Софья Николаевна с самого ранья в больницу уехала. Не сказала, когда вернется. Может, и заночует там.