Книга Жизнь Рембо - Грэм Робб
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Pigeons (голуби):
homing (почтовые) – working (рабочие или летные) – fantails (трубастые – с веерообразными хвостами)
pearl-eyed tumbler (жемчужноглазый голубь) – вертун (турман)
shortfaced – performing tumblers (коротколицые летные турманы)
trumpeters – squeakers (голуби – трубачи-барабанщики)
blue, red turbits – Jacobins (синие, красные париковые голуби – якобины)
baldpates – pearl eyes, – tumbles well (жемчужноглазый – хорошо кувыркается)
high flying performing tumblers (высоколетные турманы (вертуны)
splashed – rough legged (мохноногие)
grouse limbed (со шпорами)
black buglers (черные голуби-трубачи)
saddle back (с седловидной окраской)
over thirty tail feathers (более тридцати хвостовых перьев)[547]
Если Рембо ожидал найти практическое применение этим терминам, можно было бы предположить, из других разделов списков, что он также был намерен играть в крикет, регби, заниматься швейным делом и открыть зоомагазин.
Это – не обычные словарные списки. Ничто в жизни Рембо не предполагало, что ему когда-либо нужно будет сказать: «горбатая канарейка» или «вставка для нижней юбки». Тот факт, что Рембо, который ненавидел багаж, сохранил эти списки даже после того, как покинул Англию, показывает, что они имели цель, выходящую за рамки их буквального смысла.
Существует два предположения. В «Озарениях» иностранные слова, такие как Scarbro, turf, desperadoes, bottom и wasserfall, используются отчасти как ноты в музыкальной фразе. Даже если он отошел от поэзии, как некоторые полагают, он по-прежнему коллекционировал слова из-за их ценности для поэзии.
Можно также предположить, что он начал составлять французско-английский словарь. Судя по спискам, это свело бы на нет все, что было доступно в то время.
Какова бы ни была их функция, списки английских слов являются одним из памятников невыполнимых амбиций, которые устилают ту таинственную зону между законченными работами и безмолвной пустыней.
Проведя три месяца в Рединге, Рембо попытался мигрировать. «А. Р.», который поместил объявление в «Таймс» 7 и 9 ноября 1874 года, как известно, был Рембо, поскольку два черновика объявлений были найдены в его бумагах[548]. Его английский был по-прежнему на, казалось бы, бесконечном плато неидиоматической точности, известной всем настойчивым людям, изучающим иностранные языки. Фраза Рембо excellent entertaining linguistic ability («отличные развлекательные лингвистические способности») была исправлена неизвестной рукой – возможно, месье Леклера, на social & entertaining in conversation («общительный и занимательный в разговоре»). Окончательный вариант объявления предполагает, что он надеялся найти замену Нуво:
«ПАРИЖАНИН (20 лет) с высокими литературными и лингвистическими достижениями, превосходный собеседник, будет рад СОПРОВОЖДАТЬ ДЖЕНТЛЬМЕНА (предпочтительно художника) или семью, желающих совершить поездку в южные или восточные страны. Хорошие рекомендации. А. Р., дом № 165, Кингс-Роуд, Рединг».
Было ли это осенней тоской «пьяного корабля» отправиться с перелетными птицами Рединга к неизведанным берегам за пределами Европы? В Британском музее он призвал свою сестру полюбоваться мощами Теодроса II, императора Абиссинии[549]. Но на данном этапе нет никаких других следов интереса Рембо к Африке, а интерес к «южным или восточным странам» является довольно расплывчатым. Упоминание «художника» может быть ранним признаком, что он задумал какую-то книгу странствий – проект, который всплывает в различных формах на протяжении всей его оставшейся жизни и который, возможно, даже стоял у истоков городских «Озарений».
Самой показательной частью объявления является ее дата: две недели спустя двадцатого дня рождения Рембо. После поражения от Пруссии армейский призыв был расширен на все мужское население Франции в возрасте от двадцати до сорока лет. Рембо рисковал быть призванным на военную службу. Его мать ходила в городскую ратушу Шарлевиля, чтобы выхлопотать ему освобождение от призыва на всеобщую военную подготовку на основании того, что его брат уже призван в регулярную армию на пять лет.
Страх призыва – это облако, которое застилает горизонт Рембо, когда страх перед огнем и серой христианства исчезли. Оно принесло с собой то же чувство неисполненного долга и незаслуженного наказания. Невротическую природу этого страха наглядно демонстрирует тот факт, что Рембо вступал добровольцем и даже служил в нескольких других армиях, и служба во всех них была значительно тяжелее и хуже оплачиваемая, чем во французской армии: коммунары, карлисты, Нидерландская колониальная армия и военно-морской флот США.
Этот навязчивый страх неминуемой репатриации будет его единственной официальной связью с родиной. Это был почти акт любви. Его мать, как он знал, преследовали воспоминания о последнем уходе капитана Рембо, чтобы присоединиться к своему полку. Даже в старости вид военной формы будет напоминать ей о том моменте, когда ушло ее «счастье»[550]. Ее сын будет повторять эту сцену много раз, прежде чем наконец уйдет совсем.
Рембо не переставал переписывать историю своего отца. В последующие годы он иногда будет заимствовать эпизоды жизни капитана, давая официальные подробности: место его рождения и службы – Артюр нередко упоминал 47-й полк, из которого он якобы «дезертировал». Эта заимствованная история придает его жизни замкнутую структуру, которая отражается в его поэзии: подробное продвижение в сторону детства, когда слова не были тяжелыми от предопределенного значения и когда будущее было пустой страницей.
Это подводное повествование придает драматизм даже самым фрагментированным «Озарениям». Но сама история не может быть реконструирована из этих фраз. Возможно, этот новый, мирской язык все-таки не был средством получения «полного познания себя», как писал ясновидец, но попыткой не дать языку стать средством самопознания:
«Я – святой, молящийся на горной террасе, когда животные мирно пасутся, вплоть до Палестинского моря.
Я – ученый, усевшийся в мрачное кресло. Ветви и дождь бросаются к окнам библиотеки.
Я – пешеход на большой дороге через карликовые леса; мои шаги заглушаются рокотом шлюзов. Я долго смотрю на меланхоличную и золотистую стирку заката.