Книга Подозреваемый - Юрий Азаров

— А какая разница — вчера или сегодня? — перебил меня Костя.

— Разница огромная, — ответил я. По мере того как я рассуждал, во мне крепла уверенность, что я сам приближаюсь к заветной цели. — Истина всегда в пути. Как только истина застыла на одном месте, она сразу обращается в свою противоположность, становится ложью. Истину всегда подстерегают ложь, насилие, коррупция, раздражительность и гнев. Истина всегда пребывает в чистой душе, способной быть верным своему блаженному состоянию, то есть состоянию просветленному, интимному, которое не омрачается ни слезами, ни болью, ни потерями, ни даже угрозой смерти. Какими же мы оказались с тобой малодушными, когда утратили из-за каких-то временных невзгод силу и просветленность своего духа.

— Это я утратил. Вы-то здесь при чем? — тихо проговорил Костя.

— Нет, дорогой, я уже давно живу, как бабочка со стертыми крыльями. Во мне нет как раз того, что называется трепетным блаженством. Я тоже утратил силу духа, а сегодня, беседуя с тобой, я обретаю вновь то состояние, которое необходимо для истинной жизни.

— А как понимать "нищие духом"? Что это культ бедности и нищеты?

— Я над этим долго думал и вот у одного богослова вычитал, что здесь речь идет не о беспомощности перед обстоятельствами, а о готовности исполнить высшую волю. То есть речь идет о такой самореализации личности, которой чужды нажива, коррупция, грабеж, лживые заверения и накопительства, лицемерие и демагогия, ненависть к ближнему и стремление строить свое благополучие на страданиях других людей. Бескорыстие и самоотречение, готовность пожертвовать своим благополучием во имя великих духовных идеалов и смирение — вот что такое нищий духом: блажен человек, у которого ничего нет, никаких земных благ. Нищий духом — это тот, кто осознал, что материальные блага ничего не значат, а НРАВСТВЕННО-ВЫСШЕЕ — ЛЮБОВЬ, СВОБОДА, КРАСОТА, ДОБРО, ИСТИНА — ЭТО ВСЕ!!!

Я достал мои наброски "Двенадцати блаженств". Раньше я тоже разрабатывал эту тему, но то, что я сделал сейчас, было новым и для меня. Я чувствовал, что обрел необычное духовное состояние. И кто знает, может быть, моя уверенность передалась и Косте. Во всяком случае, он ушел от меня просветленный и, как мне показалось, счастливый…

Досье Светланы Хрусталевой

Главной темой наших занятий в Европейском университете права стало общее и профессиональное развитие личности. Мы исходили из следующих предположений. Если общее развитие есть физические, эстетические, нравственно-волевые и интеллектуальные данные личности, то профессиональное означает приложение этих общих данных к решению узкоспециальных, в данном случае профессионально-правовых, задач. Поэтому каждый должен познать себя, а познав, развивать свои личные достоинства применительно к запросам своей профессии: адвоката или прокурора, судьи или юриста-исследователя, следователя или правоведа широкого профиля. Мы установили, что в нашей стране молодые люди крайне занижают свой статус, свои возможности. Между тем психологами установлено, что человек с высокой самооценкой имеет больше шансов добиться успеха в профессиональном росте, чем человек с низкой самооценкой. Человек с высокой самооценкой говорит себе: "Я это тоже могу сделать, раз другие смогли. Я талантлив во всех основных сферах культуры, а следовательно, могу самореализоваться на трансцендентной основе". У такого человека больше возможностей для профессионального саморазвития, чем у человека, который так оценивает свои возможности: "Я бездарен, и этого мне никогда не осилить…"

Посредством целой системы упражнений мы доказали нашим учащимся, а точнее, они сами себе доказали, что каждый из них талантлив и способен к профессиональному творчеству. А самое главное, почти каждый испытал ликующую радость приближения к нравственным началам, к Высшему, к трансцендентному, к Богу. Почти каждый ощутил предел приобщения к Божественному бытию, то есть тот предел совершенства, который и составляет подлинность человеческого счастья.

Находясь на вершине, человек способен преодолеть все свои беды и горести, уныние и тоску, страх и угрозу смерти. Как же возвышенно ощутила все это Светлана Хрусталева, которая на наших глазах достигла совершенства и, точно боясь оступиться, робко сознавалась в этом: "Во мне появилось что-то такое, что несет меня будто на крыльях. Я поняла смысл многих описаний такого опыта в книге Уильяма Джемса "Многообразие религиозного опыта". Особенно поразил меня эпизод "С Христом в море": у человека выскользнул из рук парус, он откинулся назад и повис на одной ноге над бушующей бездной моря. И хотя был на волосок от смерти, он ощутил вместо страха ликование, восторг, которые были вызваны уверенностью в вечной жизни… За те несколько секунд, пока он висел на одной ноге, ему удалось пережить несказанное блаженство, казалось, оно длилось целую вечность… Он не помнил, каким образом ему удалось схватиться за рею и закрепить парус, затем, насколько ему хватало голоса, он возносил хвалы Богу…"

Типичное для России явление. Красавица Светлана Хрусталева считала себя дурнушкой, стеснялась самой себя, вечно пряталась за спины других девушек. Сидела всегда в уголочке, плечом к стеночке, кулачки сжаты, руки спрятаны на груди, ноги поджаты под себя, даже ее прелестная головка всегда была вдавлена в поднятое левое плечико. Тестирование показало, что она, сколько помнит себя, мучалась страхами, не испытывала радости от жизни. Ее часто охватывало отчаяние. Поистине "как лань лесная боязлива". Что сделало ее такой? Что делает русских детей неуверенными в себе, внутренне стеснительными и, как бы в отместку за все это — иной раз озлобленными и агрессивными? Только одно: воспитание, когда в школе, дома, на улице все говорят: "Ты никто! У тебя нет ничего такого, что бы вознесло тебя на какие-либо высоты! Будь, как все! Не высовывайся! Надо быть скромнее…" При этом под скромностью понимается отнюдь не великое божественное смирение, основанное на твердости духа и силе характера, а рабская покорность, угодливость, слепое послушание.

Светлана Хрусталева, как многие ее сверстницы, росла, не подозревая о своих дарованиях, больше того, когда эти дары высокой нравственно-эстетической духовности давали о себе знать, она словно страшилась чего-то, ощущая в себе невероятную греховность: не скромно ведь! Уходила в себя, порой не зная почему, рыдала над своей неудачной судьбой.

Я видел, как заблестели ее глаза, когда я стал говорить о том сокровенном даре видеть мир в красках, который присущ людям, особенно девушкам, не растратившим свои чувства, томящимся от того, что не было у них выхода в великую эстетику мира. Я находил какие-то особые слова, специально адресованные Светлане, мне так хотелось пробудить в ней тот дар, который я ощущал в ней и который порой явственно проступал и в жарком румянце ее щек, и в припухших чуть-чуть губах, и в блеске глаз, и в расправленных плечиках. Не укрылась от меня и последняя деталь — ее привычная поза, когда она в кулачке цепко сжимала кончики пальчиков: верный признак жалостливости, душа плачет и стонет оттого, что не может раскрыться до конца. Я и об этом сказал ей, вспомнив скульптуру каторжника Федора Достоевского, что на улице Достоевского, бывшей Божедомке: изумительный памятник. Он стоит обнаженный, в накинутом на голые плечи арестантском халате, а может быть, грубой шинели, с согнутыми в локтях руками, и в руке зажаты четыре пальца. Светлана тут же разжала свой кулачок: выпорхнули наружу несчастные пальчики, вольнее стало девушке, улыбнулась она и, точно стряхнув с себя свою печаль, написала чудное стихотворение.