Книга Черный мел - Кристофер Дж. Эйтс

Вернулся я к себе, то есть просто перешел дорогу, и сразу прочел твой рассказ. Было ясно, с чего начинать. Итак, я регулярно приходил в твою квартиру и начал менять твою жизнь. Мне хотелось увидеть тебя в финале Игры слабым, одурманенным, неуверенным в себе… Что ж, своей цели я достиг, добился, чего хотел, и даже более того. Но и этого, как выяснилось, было недостаточно.

Помнишь, ты написал, что хочется выйти на улицу, только мешают стаканы с водой? А потом, на второй день, тебе хватило смелости выйти на прогулку. Так вот, тогда я подумал: прекрасно! Пока его не будет дома, я могу делать в его квартире что захочу — читать написанное, переставлять мнемоники. Я стал выжидать. Но ты не выходил. На третий, на четвертый день не вышел. Я забеспокоился.

Джолион, ты сам подал мне идею для следующего фокуса. Помнишь записку в твоем рассказе? «Заметка для себя. Не забыть поставить какую-нибудь безделушку на тарелку для завтрака, чтобы вспомнить, что я хочу позавтракать на свежем воздухе».

И я подумал: надо укрепить его в мысли — регулярные прогулки идут ему на пользу. Набравшись смелости, я написал тебе записку. «Не забыть поставить кроссовки на кровать. А когда наткнусь на них перед сном, надо найти им место в расписании, может, под второй тарелкой. Послеобеденные прогулки пойдут мне на пользу. Распорядок жизненно необходим».И так далее, и тому подобное.

И что же дальше? А дальше я нацарапал тебе напоминалку на мысках кроссовок. Все подействовало — то есть подействовало буквально, как заклинание. А я получил возможность проводить у тебя больше времени.

Неожиданно возникло препятствие. На следующий день перед прогулкой ты запер дверь. Ну да, Джолион, вот так разрушаются самые продуманные планы… Вероятно, ты постоянно напоминал себе запереть дверь, кто знает, ты ведь писал о том, как постепенно крепнешь, чувствуешь себя сильнее. Боксер, боец и прочая лабуда. Я решил: настал момент еще раз тряхнуть дерево.

Помнишь, как-то вечером у тебя зажужжал домофон? Ты ответил и услышал женский голос. Женщина кричала, звала на помощь. Ты столкнулся с такой сложной задачей! Галантный Джолион наверху, на башне, внизу дева, которой грозит беда. Должен сказать, ты меня очень разочаровал. А если бы вместо Дэ какой-нибудь женщине реально требовалась помощь? Но не важно, ты все-таки дошел до половины лестницы, дал мне какое-то время. Я был тем соседом, который долго искал ключи. Ты пробежал мимо меня, и я скрестил пальцы на счастье. Повезло — от неожиданности ты не запер дверь. Мне только и нужно было несколько секунд, чтобы бросить таблетку в твой лоток для льда. Учти, Джолион, речь не идет о тех «колесах» из твоей домашней коллекции. Нет, я подбросил тебе таблетку, обладающую совершенно иными свойствами. Ее хорошо знают некоторые хищные особи мужского пола.

Мы подождали, пока таблетка подействует. И вот Дэ позвонила тебе в дверь. И ты спустился вниз и пошел в бар «Туз». Улавливаешь юмор? Четырнадцать лет прошло, и вот куда я тебя послал… В общем, Дэ незаметно забрала у тебя ключи и подбросила в условленное место. Я сделал дубликат и поднялся к тебе.

Все задуманное мною и Дэ получалось. Нам оставалось только одно: продолжать. Джолион, это похоже на дрессировку собаки. Повторение — мать учения. Вот мы убедили тебя в необходимости ежедневных прогулок, поэтому могли делать что хотим. Каждый день мы проводили в твоей квартире по нескольку часов, оставляли новые записки, переставляли мнемоники, увеличивали дозы таблеток и виски всякий раз, когда хотели… Даже твой рассказ изменили, заполнили некоторые пробелы. Но, по-моему, Джолион, последнее слово все-таки осталось за тобой. Историю пишут победители — кажется, так говорится… Но план выполнялся безупречно. Мы как будто дистанционно управляли зомби. Все выходило легко и замечательно.

Еще раз тряхнули дерево — и к тебе падает Дэ. Разгорелось старое пламя. Ну, надеюсь, остальные события ты и сам помнишь.

Каждый кусочек вставал на свое место… Как красиво все получалось! Уверен, ты в состоянии оценить. Джолион, ведь ты умеешь ценить красоту. Теперь понимаешь — все было задумано идеально? Понимаешь, да?

LXXV(iv).Некоторое время я молчу. Слова Чада кружатся в моей голове, и я жду, когда они выпадут в осадок, когда во мне выкристаллизуется какое-нибудь чувство. И вдруг сам себе удивляюсь — нет злости. Наоборот, в глубине души копошится нечто вроде восхищения. Любезный победитель всегда старается похвалить игру противника.

Да, Чад, говорю я, теперь все понимаю. Наверное, мне просто повезло.

Чад улыбается. Спасибо, Джолион, говорит он. Спасибо, твои слова для меня очень много значат.

Во мне зарождаются новые эмоции: радость победы, огромное облегчение. Как будто впервые за много лет мое тело получило возможность вздохнуть свободно. Даже в самые светлые минуты последних четырнадцати лет мне бывало не по себе. Стиснутые челюсти, тяжесть в груди, сжатые кулаки. Понимание: если мой организм не боролся бы за свою цельность, я просто распался бы на мелкие-мелкие кусочки, и меня бы развеяло, как пепел на ветру.

Чад достает из кармана телефон и набирает текстовое сообщение. Колени у него разведены в стороны, телефон между его ногами кажется маленьким. Он вскидывает на меня взгляд. Помнишь, я говорил тебе о письмах, написанных зелеными чернилами? — спрашивает он. Так вот, в последнем письме прислали номер, на который я должен сообщить о результате нашей сегодняшней встречи. Но если они полагают получить подробный репортаж с места события, то просчитались. Чад поднимает телефон и с язвительной усмешкой нажимает клавишу «Передать».

Представляю расстройство Коротышки, продолжает он. Углы губ у Чада дергаются в подобии улыбки. Слушай, Джолион, говорит он, теперь я, пожалуй, могу признаться кое в чем еще. Я тебе уже сказал: Коротышка болел за меня. Кстати, если бы я выбыл раньше, он собирался поставить на Дэ. Представь его огромную радость от финального расклада. В общем, Коротышка помогал мне, Джолион. Сам бы я в жизни не додумался до некоторых заданий. Например, с футбольным матчем. Что я вообще знаю о футболе в Европе? Да мне ничего подобного и в голову не могло прийти! И все-таки мы с Коротышкой оба проиграли, теперь уже не имеет значения, кто что придумал. Вернемся к Игре. По-моему, мне придется еще не один раз видеться с Коротышкой.

Я качаю головой. Чад, по-моему, тот, кто посылал тебе эти письма, — фантазер и лжец. Тебе больше ничего не надо делать. Ты ничего им не должен.

Чад бледен, его руки безвольно свисают с подлокотников. Хотелось бы тебе верить, Джолион, говорит он.

А я сам себе верю? Не знаю, наверное, нет. Все четырнадцать лет мне не давало покоя одно обстоятельство, связанное с «Обществом Игры». Коротышка знал: я был на крыше вместе с Марком, но решил никому ничего не говорить. Почему? Наверняка он тоже чего-то боялся. Может, ему не хотелось быть причастным к чьей-то гибели. Или он боялся, что в случае моего ареста я во всем признаюсь, расскажу об Игре. О ней пронюхают газетчики… Он не хотел, чтобы членство в «Обществе Игры» каким-то образом отразилось на его будущем… А если все не так просто? Возможно, Коротышка не хотел, чтобы Длинный проведал, что ночью он ходил в Питт… Если же такого пустяка, такой мелочи достаточно, чтобы заткнуть Коротышке рот, значит, на карту поставлено нечто большее, чего стоит бояться, верно?