Книга Глубокая зона - Джеймс Д. Тейбор

Гурвиц в синем брючном костюме стояла у кровати Халли в палате военно-медицинского центра имени Уолтера Рида. Опрос записывался на портативную цифровую видеокамеру, установленную на штативе у изножья кровати. У дознавателя за спиной с официальным и очень суровым видом прохаживался Барнард в темно-сером костюме-тройке; он явно задался целью не дать ей злоупотребить гостеприимством.

– И наркодельцы, убившие этих мужчин, взяли вас в плен?

– Да.

– И когда они вели вас к себе в лагерь, вам удалось бежать?

– Что?

От лекарств голова не переставая гудела, мысли делались неуловимыми. Что там Барнард велел отвечать на этот счет?

Юрист словно почувствовала ее замешательство и повторила вопрос:

– Наркодельцы вели вас в лагерь. Вы сумели бежать. И дали сигнал спасательной команде, чтобы вас забрали.

Халли моргнула, потерла лицо, украдкой бросила взгляд на Дона Барнарда. Тот едва заметно кивнул.

– Верно.

– Как вам это удалось?

– Они были пьяные и под кайфом. Получилось без особого труда.

– Правда? – В восхищенном взгляде Гурвиц мелькнуло недоверие. – Невероятно. Нет, я, конечно, вам верю. Но это… фантастика.

– И не говорите. – Халли отпила имбирный эль. Соломинка с гибким концом вдруг показалась ей забавнейшей вещью, и она громко рассмеялась.

Розалинд Гурвиц вытаращила глаза.

– Простите. Это лекарства так действуют. – Халли моргала и улыбалась.

Выглядела она плохо, но лечение помогало. Группа эвакуации забрала ее и Боумана двумя днями раньше. На аэродроме Рейноса их пересадили на правительственный борт. В сопровождении медицинской бригады доставили в Вашингтон, а затем на вертолете – в военно-медицинский центр. После этого Боумана она не видела.

Врачи зашили ей бровь в том месте, куда ее ударил Канер. А может, пнул. Когда появилась рана над правым ухом, она припомнить так и не смогла. Одно веко было темно-лилового цвета, опухшее, почти закрытое. Второй глаз приходилось прищуривать, потому что она все еще не привыкла к свету, не говоря уже о ярких больничных лампах. Ей также зашили глубокий порез на левой ладони – самую сложную рану, на которую пришлось наложить двадцать швов. Руку перевязали стерильным бинтом. Спина была покрыта бордовыми синяками от падения на микробный настил. Халли получила легкое сотрясение и потеряла девять фунтов весу. Однако все-таки осталась в живых, и, как заверил Барнард, все лаборатории в УПРБ и ряд других лабораторий в ЦКЗ работают с добытым ею «лунным молоком».

– Хотите добавить что-нибудь к своему заявлению, доктор Лиланд?

– Нет. Но если вы выключите эту штуку, я кое-что спрошу.

– Конечно.

Красный огонек на камере погас.

Она изо всех сил старалась собраться с мыслями.

– Во-первых, на кого работали те двое в военной форме?

– Простите, доктор Лиланд. У меня нет сведений.

Халли задала еще несколько вопросов, но Гурвиц либо не знала ответов, либо была не намерена распространяться о том, что произошло в Мексике. Затем юрист произнесла:

– Единственное, что я могу сказать: похоже, вы стали жертвой одной очень изощренной аферы, доктор Лиланд. Доктор Барнард вас проинформирует. Я же уполномочена доложить: будет сделано все, чтобы исправить положение, включая ваше полное восстановление на прежней работе с выплатой заработной платы за период вынужденного отсутствия.

Барнард кашлянул.

– Ах да. И с повышением в должности.

Беспокойство Барнарда немного уменьшилось, но он явно не мог дождаться ухода юриста.

– Вы давно работаете в Вашингтоне, мисс Гурвиц? – Халли пыталась сосредоточиться.

Озадаченная юрист нахмурила брови.

– Тринадцать лет.

– Ага. Значит, вы понимаете, чего это может стоить правительству, как в денежном выражении, так и в смысле общественного резонанса, не говоря уже о том, сколько полетит голов.

Гурвиц побледнела.

– Доктор Лиланд… – Она была хорошим юристом и знала, в каких случаях лучше промолчать.

Вспоминая Роудза и Риверза, Халли не спешила нарушать повисшую тишину и наблюдала за нервничающей Гурвиц, хотя и не испытывала при этом никакого злорадства. Атмосфера в комнате становилась все напряженнее и напряженнее. Допив имбирный эль, Халли кивнула в сторону камеры.

– Почему бы вам не включить эту штуку?

Поколебавшись, Гурвиц нажала кнопку на пульте, красный огонек вспыхнул вновь.

– Хочу официально заявить: в мои планы не входит предъявление иска к правительству. Звонить в «Вашингтон пост» или «60 минут» я тоже не собираюсь. Эл Канер виртуозно обвел вокруг пальца очень умных людей. В том числе меня. Что сделано то сделано. Я отказываюсь от обвинений.

Гурвиц на мгновение задержала удивленный взгляд на Халли. Опомнившись, закрыла рот. Развязка получалась явно не такой, какие она привыкла наблюдать в округе Колумбия.

– Думаю, самое время закончить нашу беседу. Благодарю вас за потраченное время и за сотрудничество, доктор Лиланд.

Она щелкнула пультом, и красный огонек потух. Собрав вещи и надев пальто, Гурвиц подошла к Халли и коснулась ее плеча.

– Не для протокола… Попали вы в передрягу, милая… Не уверена, что на вашем месте я проявила бы такое великодушие. Однако вами я восхищаюсь. – Она на миг задумалась и добавила: – У меня нет детей, но мой единственный племянник сейчас в Афганистане. Мы все перед вами в долгу, доктор Лиланд.

Халли пожала лежащую у нее на плече крохотную ладонь юриста.

– Спасибо. Вот только волшебной пилюли у нас до сих пор нет.

– По моим сведениям, скоро будет. Во многом благодаря вам. До свидания, поправляйтесь скорее.

Когда она ушла, Барнард приблизился к кровати Халли.

– Что мне для тебя сделать? Может, хочешь сэндвич? Мороженое?

Она покачала головой:

– Ничего не надо.

Барнард кивнул, но после ухода юриста на его лице появилось некое выражение, которое разогнало медикаментозный туман в голове Халли.

– В чем дело, Дон?

– Пока тебя не было, кое-что произошло. Думал сообщить тебе после того, как ты немного отдохнешь. Но ты имеешь право знать.

– Что такое?

Он рассказал ей о Дэвиде Лэйтропе и Лу Кейси.

Ошеломленная, какое-то время она не могла вымолвить ни слова.

– Погибли? Оба?

– Да. У Лэйта, похоже, столкновение с грабителями пошло не по плану. А с Кейси вроде как несчастный случай.

– Ты ведь в это не веришь.