Книга Охота на Уршада - Виталий Сертаков

— Не шевелись, дом Саади… — одними губами произнес Кой-Кой. На всякий случай, сам он обернулся небольшим мраморным изваянием.

Время тянулось томительно долго. Корона поднималась все выше, пятна на стенах и полу подкрадывались к сидящему в засаде, охотнику. Стало слышно, как в ров, окружающий забытый храм, с бульканьем вернулась вода. Послышались цокот копыт, мычание…

Внезапно титаническая паутина вздрогнула. Рахмани, как и прежде, ничего не успел предпринять. Две головы пропали с жалобными воплями, но на сей раз ловушка сработала. Волшебные прутья клетки стремительно сократились, обволакивая и укутывая нечто длинное, сильное, похожее на рыбу и на птицу одновременно…

— Дом Саади, хватайся!

Но Рахмани уже прыгнул, уже повис всем телом на крайних серебряных загогулинах, то ли ручках, то ли замках чудесной ловушки.

Резкая боль проколола сердце, в церкви потемнело, точно наползла грозовая туча. Трехбородый отбивался бесшумно, скорее всего, он даже не заметил малявок, посмевших посягнуть на его свободу. Он сражался не с людьми, а с могучей ворожбой гиперборейцев, создавших уникальный ловчий инструмент.

Несколько мер песка Рахмани волокло по мозаичным полам следом за клеткой. Паутина на ходу продолжала сжиматься, округляться, постепенно принимая форму рядовой клетки для разведения птиц. Трехбородый попытался вырваться в окно, но серебряные нити обросли крючками и надежно зацепились. Тогда бес потащил Рахмани к широкому дверному проему, но и там ловчая сеть оказалась умнее.

Перевертыш прыгнул наперерез, повис у огнепоклонника на ногах. Дальше их носило и швыряло вместе. Они не удержались от вопля, когда бес потащил их вертикально вверх, мимо стропил, к трухлявому куполу. Затем они ободрали боками остатки изразцов на вершинах колонн, а внизу тормозили животами о крошево из плитки…

— Ты цел, дом Саади?

Несколько песчинок охотник не соображал, кто его зовет. На губах выступила кровь, кольчуга порвалась в трех местах, локти, ладони и колени превратились в открытые раны.

— Мы… Кой-Кой, неужели мы упустили его?

В левом кулаке, побелевшем от напряжения, Рахмани сжимал ручку изящной серебряной клетки. Под ажурным куполом клетки покачивались позолоченные качели. На первый взгляд казалось, что внутри пусто, но только на первый взгляд.

— Не суй туда пальцы, воин. Он выпьет тебя через самый тонкий сосуд. Очень сильный Трехбородый, у тебя будет лучший корабль. Ты поймал его, воин. Теперь дело за малым.

— Что еще? — испугался Рахмани. Он хотел встать, но снова плюхнулся на пятую точку. Ноги не держали его.

— Сущая ерунда, дом Саади, — осчастливил шоколадный человечек. — Надо догнать мельника, чтобы он вывез нас обратно. Затем надо уговорить Властелина пепла, чтобы не убивал нас на обратном пути. А дальше — легко. Найти бревно и вплавь добраться до берега. Если повезет, нас подберет рыбацкая лодка.

— А если не повезет?

— Тогда мы замерзнем и утонем, — успокоил проводник.

39

Сиамский крейт

Несколько песчинок я просто смотрела на пламя свечей. Поскольку я не могла себя заставить не думать о погибшем Зоране, я разрешила себе эти мысли. Но я разрешила себе думать только хорошее. Дом Ивачич был достойным человеком и честным мужем, во всяком случае, по обычаям его народа. Я испытала счастье с ним. Хотя до сих пор не умею нарисовать счастье. Рахмани говорит, что Слепые старцы могут нарисовать что угодно своими перьями на серой паутине… Наверное, они умеют нарисовать счастье…

— Ом нама, ты, чья сущность есть знание совершенное… Гурунатан, проливающий истинный свет… Брахма-наспати, прими мою жертву, прими мою молитву… о, Бхагаван нерожденный…

Я нанизывала мантру на мантру, почтительно и усердно повторяя имена Дэви и грозного Шивы… Я вспоминала самые лучшие месяцы моей жизни в закрытом мандире Кали. Там никто меня не бил и не понукал… Во мне расцвело и вспыхнуло утро второго возвращения в Южную Кералу. Много лет спустя, после первой встречи с Рахмани, после хинского плена, после женской каторги в храме Сурьи. Я снова у скрытого входа в мандир. Напротив — в простой белой курте стоял мой ашан. Невысокий, щуплый и совсем не похожий на бесстрастных, горделивых сенсеев, которым мне приходилось кланяться три года подряд. Почти не постаревший за годы. Я провела наматкад, поклонившись поочередно храму, божествам и ашану. Мы снова и снова постигали мудрость ваджра-мукти.

— Ты, Чакравартин, вращающий колесо рождений, помни и принимай меня… Ты — чи, ты — шамбари, ты — шикван, прими и помни меня…

Долгие века в моей стране война оставалась уделом особого сословия — кшатриев. Кшатрии учились воевать, прямо глядя врагу в лицо, без коварных ухищрений и атак со спины. Ашан учил нас стилю вайра-мукти, бронированного кулака, но совсем не уделял внимания иезуитской хитрости, которой так гордились в стране Бамбука. Вайра-мукти разделяет левую и правую половины тела. Пока правая рука превращена в бронированный кулак, левая точно бьет в точки боли, либо наносит замедленные смертельные повреждения.

— Ты наносишь удар в живот противника, но метишь не в него, а далеко ему за спину. Тогда твоя мощь подобна удару носорога, — поучал ашан. — Удар не должен ранить, удар должен сразу уничтожать…

…Я вышла на следующую ступень повиновения и обнаружила, что потеряла половину веса. Стало гораздо проще оторваться от пола. Сейчас меня в позе лотоса поддерживали лишь кости щиколоток. Вернувшийся с водой Ромашка уставился на меня, как на снежного дэва.

— Почему ты трясешься? Ты смотришь на меня так, будто я съела чьи-то мозги…

— Я впервые… — Он закашлялся и сглотнул. — Я впервые… ты настоящая колдунья, волшебница… Только сейчас я понял, кто такие Красные волчицы.

— Ты снова ничего не понял, Анатолий. Пока ты не научишься видеть целиком, ты не приблизишься. Ты видишь мир, словно смотришь на него из плетеной рыбачьей корзины. Кусочки яркого света, пятна тьмы, но не общий чудесный лик Шивы. Я такая же колдунья, как ты. Разница в том, что я обнимаю мир целиком. Есть три тверди Уршада, и есть твердь Земли. Есть миллионы людей и прочих разумных, есть тысячи богов и духов, но все они — лишь прославление и грани одного, вечного и непостижимого божества.

Я поправила катар на правой руке, три его шипа впились в глиняный пол, ремни плотно облегли мне кисть. Я снова зашептала священные слова мантр. Снова передо мной возникли внимательные глаза ашана, снова засияли ползучие огоньки на ладонях восьмирукой Кали…

Наш мандир, спрятанный в горных ущельях Кералы, относился к школе Хануманти. Лучшие пахалваны нашей школы составляли гвардию магарадж и нанимались начальниками стражи ко многим архонтессам востока. Школа Ханумати славилась своими захватами, ломающими конечности, даже слабая девчонка из нашего мандира легко могла удержать двоих крепких мужчин. Несколько месяцев мы изучали только борьбу масти и борьбу минот, когда ты один и безоружен против нескольких врагов. Минот — самое сложное. К счастью, я получила суровую практику в монастыре Хрустального ручья, потому что без созерцательного погружения выстоять против нескольких шестов и ножей невозможно.