Книга На суше и на море - Дмитрий Романтовский

– Не верю! – оборвал его Скуратов бессмертной рецензией Станиславского. – Не ве-рю! Вы сознательно дискредитировали нашу высокую делегацию. И вообще про вас говорят, что вы кровь пьете. Хотя это пока и не задокументировано. Вы, батенька, часом, не вампир? Признайтесь, вам же легче будет.

Баранов молчал.

– Да-а-а, – возмущенно протянул в наступившей тишине Фурманов, пряча пилочку для ногтей. – Вы, коллега, не обижайтесь, конечно, но я бы на вашем месте застрелился. Ваша личная жизнь нас действительно не касается, но вот ваше отношение к коллегам… Зачем же вы товарища Петруху в провокации обвиняете? Он искренне хотел как лучше. И с мальчиком-посыльным вы как-то того… Жестоко. Не ожидал я от вас. Ужасно. А потом этот случай в столовой… Помните, товарищ Дуров соль вас передать попросил, а вы сделали вид, что не слышите? Да-а… Феликс Эдмундович, вы-то что скажете?

Железный Феликс виновато развел руками. Как секретарь, он был вправе лишь стенографировать ход процесса. Однако, поймав поощрительный взгляд Владимирова, старик собрался с силами, бросил на заммордуха презрительно-опасливый взгляд, сжал кулак, выставил большой палец и ткнул им вниз, к каменным плитам, залитым чем-то красным. Накануне дежурный так и не удосужился вытереть разлитый томатный сок.

– И это еще не все, Дмитрий Евгеньевич! – торжествующе вытянул Малюта из стопки листов еще один документ. – Полюбуйтесь! Час назад получил от Хохела. Не поверите, вынул беднягу буквально из петли.

Владимиров положил листок перед глазами и углубился в чтение. Потом вежливо протянул листок Баранову.

– И кто все это оплатит?

Баранов опасливо взял в руки акт. Это был официальный счет с пришпиленными квитанциями и чеками. Там было перечислено все: взятое Петрухой такси, выпитое пиво, ресторан, прокат цыганского табора, авиабилеты, пятилетний абонемент на участие в гей-параде в качестве примы и многое, многое другое. Там были упомянуты даже пирожки с марихуаной, съеденные Барановым в кафе с листиком на вывеске. Даже шариковая авторучка, замыленная Барановым у хозяина гостиницы, фигурировала в этом убийственном списке.

– Кто все это оплатит? – требовательно повторил Владимиров.

Баранов трясущимися руками извлек из портмоне кредитную карту, на которой были выданная ему валюта на делегацию и личные сбережения за последние пять лет. Фурманов, не сводя с коллеги глаз, подтолкнул к заммордуху портативный определитель кредитоспособности «Импербанк-ХVI».

Прибор гудел недолго. Монотонный гнусавый голос оповестил присутствующих, что на текущем счете осталось два с половиной рубля и пять евро.

– Последний платеж? – поинтересовался Скуратов.

– Последний платеж – оплата клиентом ущерба за повреждения от пожара, вызванного неосторожным обращением с нагревательными приборами, – сухо информировал «Импербанк» и отключился.

– У-у-у! – взвыл Баранов, обреченно опускаясь на лавку и хватаясь за щеку.

– Так стыдно? – вежливо полюбопытствовал Фурманов, заложив руки за спину, чтобы не были видны холеные ногти.

– Зу-уб, – с трудом выдавил из себя заммордух, монотонно раскачиваясь из стороны в сторону.

Владимиров молча встал и пошел к выходу, увлекая за собой двумя мимолетными взглядами комиссара и секретаря. Пропустив их у порога вперед, начальник отряда остановился, с явным состраданием глянул на Баранова и тихо кивнул Скуратову:

– Позаботьтесь о товарище, коллега. Вы, кажется, практикующий дантист?

Дождавшись, пока за Владимировым закроется дверь, Скуратов аккуратно направил в лицо Баранова абажур эбонитовой лампы, лязгнул клещами и вкрадчиво осведомился:

– Ну-с? Приступим, больной…

* * *

Полчаса спустя Нестеров и Батыр нашли Петруху у карусели, куда добросердечный стажер пришел с удочкой и баночкой дождевых червей провожать только что убывшего в главк полуобморочного Баранова с перевязанной опухшей щекой и едва шепелявящего сквозь оставшиеся зубы. Сопровождали заммордуха конвойные Хохел и Ермак.

Карусель отыграла похоронный марш и исчезла в вихре.

– Проводил? – поинтересовался штабс-капитан у Филиппова.

– Как положено! – гордо отрапортовал Петруха, тряхнув чубом цвета соломы.

– В последний путь? – уточнил бек.

– Почему в последний? – удивился Петруха, безмятежно выкатив голубые наивные глаза.

– Уже есть приказ, – хмуро проинформировал Филиппова Нестеров. – Товарищ Баранов убыл в главк в связи с переводом на вышестоящую работу. Премирован в размере нанесенного им ущерба. Премия ушла на оплату счетов.

– Ой, – воскликнул Петруха, – а я и не поздравил! Вот беда-то! Вот незадача! И как же это я?..

Нестеров и бек с подозрением впились взглядами в лицо Петрухи. Простодушная конопатая физиономия Филиппова сияла искренним сожалением и раскаянием.

– Ты мне брось, Петруха, – разозлился ас. – Это же ты по кредитке Баранова катком прошелся. Или папа римский?

– Я, – с достоинством подтвердил Петруха, – конечно, я. Вы же сами сказали, что к начальству с почтением надо. Правда, товарищ Батыр? И товарищ Баранов был мной очень доволен. И Илья доволен. И Скуратов. И товарищ бек. Все довольны. Вот про вас не знаю… Но я исправлюсь.

Бек затрясся в приступе ехидного смеха и, обхватив рукой Нестерова, увлек его на желтую дорожку, ведущую в расположение отряда. Нестеров с досадой плюнул, покосился на безмятежного Филиппова, криво усмехнулся и включил плеер.

Петруха проводил их синеоким взглядом, потом вздохнул, пожал плечами, перехватил удочку и пошел к пирсу.

– Мне его будет не хватать, – отсмеявшись, пожаловался бек Нестерову.

– Кого? – не снимая наушников, уточнил Нестеров. – Баранова или стажера?

– Петрухи, конечно, – фыркнул Батыр, вытирая слезы. – Кончилось его стажерство. Фурманов по рекомендации Ильи и Дурова подал рапорт о зачислении товарища Филиппова в основной состав. Скуратов согласен. Владимирову отряд очень жалко, но против коллектива он не попрет.

Нестеров встал как вкопанный, озабоченно прищурился, но потом облегченно вздохнул:

– Нет, бек, авиатора из Петрухи не выйдет. Так что это ты встречай подчиненного. Ты, кажется, писал запрос на расширение штатов? Или нет?

Бек мысленно представил себе Петруху на месте своего зама, сел на песок и тихо застонал…