Книга Мальчик с саблей - Иван Наумов

Колдун подставлял лицо закатным лучам, а дон Паулу украдкой разглядывал своего собеседника. Не толстый, но скорее рыхлый, с покатыми плечами и почти женской грудью, гипертрофированным подбородком, одутловатыми надбровными дугами, анъяр всё же не производил отталкивающего впечатления. Глубоко посаженные черные глаза смотрели пытливо и хитро, вопросы, тревожащие Саоана в вопросах веры, сделали бы честь иезуитским богословам, а авторитет молодого колдуна был на острове столь непоколебим, что без его поддержки паства дона Паулу не насчитала бы и одного человека.

Колдун говорил на неплохом испанском и вполне сносном португальском, уже несколько раз перечитал все книги из скромной библиотеки священника и с нетерпением ждал новых, которые время от времени привозил торговец Эухенио, сбежавший из Испании после падения республики. Когда японцы и американцы, наконец, покинули местные воды, баркас испанца стал появляться на Анъяре всё чаще. И даже Эухенио, исповедавшись и причастившись, перед отплытием к Таити или Тонге спешил к колдуну за спокойным морем.

Сейчас дон Паулу входил в возраст Христа, а Саоану едва исполнилось двадцать. За шесть лет, проведенных на Анъяре, священник настолько привык к постоянному присутствию колдуна в своем доме, что совсем запутался в себе. Ты ведь, по существу, мой главный враг на этом острове, размышлял дон Паулу. Почему же я так остро чувствую в тебе единственного друга? Почему я боюсь войти в твою хижину, а ты в моей весел и расслаблен? Что творится в твоей душе, молодой колдун, целующий распятие в воскресенье и режущий кур по субботам?

В этот раз дон Паулу обрадовал Саоана письмом, привезенным Эухенио с крупного соседнего острова, из обители францисканцев. Колдун уже давно просил узнать, как можно связаться с бывшим начальником французского гарнизона на Анъяре капитаном Апату. Гарнизон был расформирован в сорок седьмом, просуществовав всего год, задолго до появления на острове дона Паулу. Священник задействовал свои связи по линии церкви, и вот, через несколько месяцев, полковник Апату обнаружился в Бразилии, в должности начальника пехотной школы в окрестностях Сан-Паулу.

– Спасибо, падре, – сказал Саоан, аккуратно складывая и пряча листочек с почтовым адресом. – Город зовут, как вас.

– Я не святой, – возразил дон Паулу.

А колдун непонятно добавил:

– Анъяры будут вам благодарны до последнего дня.

Дон Паулу пропустил это высказывание мимо ушей. В последнее время его интересовал не имеющий ничего общего с диалектами Французской Полинезии анъярский язык. На острове его понимали все, но употребляли редко, только в праздничных церемониях, в быту разговаривая на том же диалекте, что и все аборигены архипелага. Священник пришел к выводу, что анъярский играет роль латыни, и теперь добивался от колдуна подробностей, на что тот шел не всегда охотно.

– Саоан, а что такое «Анъяр»?

– Падре, вы спрашиваете о человеке, острове или вулкане? Или о чем-то еще?

Дон Паулу насупился. Не было вопроса, ответ на который не вносил бы еще большей неясности.

– Я – о слове. О слове «Анъяр».

Саоан посмотрел на священника с искренним удивлением.

– Падре, но просто слов – нет!

– А если я выйду вон на ту скалу над деревней и крикну, что есть мочи: «Анъяр!!!» – что ты подумаешь?

Саоан улыбнулся.

– Зачем предполагать – нужно спросить. Нам же снизу не видно, с кем вы разговариваете.

Дон Паулу разочарованно вздохнул.

– Тогда что такое Анъяр – человек, остров и вулкан?

Саоан сосредоточился. Нахмурился, зашевелил губами, что-то проговаривая и повторяя.

– «А» – это живой человек, – неуверенно начал он. – «Аы» – это остров, «аа» – душа. «Нъяр» – дым, который тает в вечернем небе…

– Именно тает? И в вечернем? – перебил дон Паулу, думая, что колдуна начало немного заносить.

– Да, вот такой! – Саоан посмотрел куда-то за спину священнику.

Дон Паулу обернулся и замер, боясь неосторожным движением развеять пойманную картину. Из темного косого жерла Анъяра, уже неразличимого в подступающей темноте, поднимался сказочным джинном тускло-сизый пар. Много выше солнце зацепляло расползающийся столб последними лучами, окрашивая тяжелые клубы в розовые и малиновые тона, а еще выше, там, где небо из лазурного вдруг оборачивалось темно-синим, дымная пелена истончалась и растворялась среди зарождающихся звезд невесомой фатой. Вулкан просыпался.

– Для дыма есть еще много слов, – как ни в чем не бывало продолжил Саоан. – «Нъяр» – такой, как сейчас. Дальше? «Ньяр» – это тело человека, уже покинутое душой…

Дон Паулу разжег масляный фонарь над крыльцом, и в неровном золотом свете стал, как всегда, записывать крошечными корявыми буковками в потрепанный блокнот слова молодого колдуна.

* * *

Когда ударило, люди спали. Весь Анъяр, как животное, испуганное неумелой лаской, шарахнулся в сторону. С музыкальным треском лопнули бамбуковые стрехи. Погас огонь в лампаде. Священник, схватив сутану в охапку, выбежал под открытое небо. Половины неба не было – черный пепел, нависший над склонами вулкана, озарялся огненными выплесками – будто в нефть примешивали кровь.

Жерло Анъяра всегда было перекошено в сторону бухты. Сейчас за хлипкими базальтовыми стенками закипало каменное варево. Тяжелое, знойное, оранжевое, птенцом из гнезда, червем из яблока, ростком из земли рвалось наружу.

Дон Паулу побежал к храму. С каждым вздохом Анъяра раскаленные булыжники шрапнелью пробивали податливую шкуру джунглей, оставляя за собой курящиеся дымки входных отверстий.

Собственно, храм не был храмом в полном смысле слова. Настоящие деревянные стены окружали лишь алтарь, а дальше только бамбуковые опоры поддерживали соломенную двускатную крышу. Уже трижды дон Паулу запрашивал епархию о возможности возведения каменной базилики – благо, материала по склонам вулкана хватало, а таким приходом не мог похвастаться ни один остров архипелага. Но кардинал всё медлил с решением.

Священник преклонил колени перед резной фигуркой Девы Марии. И всё внешнее отступило – стихла дрожь Анъяра, умолк грозовой грохот, сник ветер. Дон Паулу просил о снисхождении к беззащитным, о спасении их душ, раскрывающихся навстречу истине, как почки под весенним лучом, о мире и спокойствии для острова.

Но даже в те мгновения, когда он ощущал себя натянутой струной между землей и небом, дон Паулу не мог выкинуть из головы, что за лагуной, на другом отроге скалы, в черной хижине, крытой черными листьями, молодой колдун Саоан просит небо о том же самом.

* * *

Извержения так и не произошло. Кое-где в горах сошли обвалы, остров трясло еще несколько раз, а потом дым Анъяра из серо-черного стал превращаться в белый, и вдруг повсюду заговорили успокоившиеся птицы, и стало так покойно на душе, что хотелось петь.

Молодая несимпатичная женщина, вымокшая под грозовым ливнем, поскреблась в дом священника однажды после обеда. Дон Паулу почему-то сразу вспомнил ее имя – Махат из клана Льена. Колдуну Саоану она приходилась троюродной сестрой.