Книга Книга легиона - Наль Подольский

Решение проблемы определенно существовало: обычный человеческий мозг. Опасная неустойчивость мозга как динамической системы наблюдалась, грубо говоря, у одного из тысячи — и это при постоянном вторжении вредных химических агентов из загрязненного воздуха и воды, некачественного алкоголя и пищи. Все дело заключалось в принципах самоорганизации. Легион выделил в себе специальное образование, направленно мыслящий орган, состоящий из лучших людских умов — математиков, нейрофизиологов и системных кибернетиков. Каждый из них занимался частными вопросами, иногда удивляясь, какие странные проблемы и мысли переполняют его голову, но в целом они образовали сверхмозг столь мощный, что ему по силам были любые задачи.

Их общая напряженная деятельность принесла плоды через год. Были найдены критерии устойчивости, длительной и кратковременной, и принципы самоорганизации, гарантирующей выполнение этих критериев. Практическая реализация свелась к инъекции в элементарные умы определенных позитивных знаний, моральных установок и некоторых мистических представлений, причем дифференцированно относительно различных групп населения. И главное, была разработана система самовоспроизводства распределения и дозировки информации среди разных групп популяции.

Отношение Легиона к миру менялось. Он почти полностью изжил рудиментарный сгусток стремлений и эмоций, доставшийся в наследство от прежней гуманоидной сущности. Его разум и его «я» стали суммарным разумом и суммарным «я» миллионов людей, составляющих его организм. И когда подавляющее их большинство не испытывало страха и неуверенности, Легион приближался к состоянию безмятежности. В его суммарном сознании запечатлелась важная истина: безмятежность есть существенное свойство Бога. Но как может быть безмятежной сверхсущность, не знающая, конечна она во времени или нет?

В бытии Легиона теперь имелась определенная двойственность, и его сверхсознание воспринимало ее болезненно, как потенциальную угрозу существованию.

Да, он ощущал себя мыслящим и чувствующим океаном, и отдельные люди были клетками его тела. Их социальные роли, характер развития, умственный уровень и степень активности соответствовали их принадлежности к различным функциональным зонам (простейшая аналогия — органам) Легиона, и своевременное отмирание изношенных и нарождение новых клеток были естественным и безболезненным процессом, не нарушавшим состояния безмятежности. Гибель здоровых, молодых клеток, особенно массовая, отдавалась болью во всем организме и требовала немедленной реакции, выделения мыслящих оперативных образований и целительных действий. Такие примитивные понятия, как любовь, ненависть, радость, страдание и тому подобное, полностью для него отпали. Но поскольку он был Бог живой, то нуждался в некоторых эквивалентах чувств, и ему их заменяли тенденции. Он стимулировал работу творческих клеток, чтобы они неустанно трудились над снижением общей энтропии. Если в каких-то общностях клеток возникал застой в процессах информационного метаболизма (в пересчете на человеческие ощущения — нога затекла от неподвижности), он создавал очаги локальной дестабилизации, порождавшие вихревые потоки в сенсуальном поле и, соответственно, в ноосфере. Поначалу смысл божественного бытия Легиона сводился к инстинктам безмятежной игры океана, поддержания его динамической устойчивости и ограничения уровня энтропии. Но постепенно он обнаружил в себе некое подобие медленного колебательного процесса — периодического порождения безмятежным и безэмоциональным целым частных образований, композиций из сотен или тысяч элементов, в какой-то мере наделенных свойствами личностей, с последующим их растворением (после внесения в человеческую популяцию спонтанных, не проработанных заранее идей или стимулов) в исходной среде, то есть в самом Легионе. Его суммарный менталитет воспринимал эти явления как положительные, подтверждающие неразрушимость общего континуума земной жизни, как симптомы божественной саморегуляции.

Но было и другое. Непонятные, но и непреодолимые силы заставляли его время от времени совершать точечные инвазии, то есть воплощаться на короткое время в элементарные мыслящие единицы, чтобы с их одномерных позиций попытаться взглянуть на многомерное целое и, хуже того, испытать состояния, даже страсти, молекулярного существа, минимального кванта ноосферы. Избавиться от этого оказалось так же невозможно, как отучить обезьяну чесаться. Конечно же, это была рефлексия, комплексы, рудиментарная дань прошлому зооморфному состоянию — но ведь не мог же продуцировать эти комплексы дряблый его бывший мозг в не менее дряблом его бывшем теле! Увы, это были неконтролируемые рефлексы божественного мыслящего океана, состоящего из миллионов элементарных умов и, следственно, из квинтиллионов нейронов. Закон взаимности действовал в самом абсурдном варианте: если кошка захочет пародировать короля, то король обязан в ответ пародировать кошку! Жалкие болезни примитивного существа — неврозы трилобита, шизофрения радиолярии, эпилепсия амебы — проецировались на разум Вселенной и заставляли гримасничать одно из совершенных творений мироздания — ноосферу.

Приняв это свое свойство, и соответственно двойственность, как нечто временно неизбежное, как признак переходного процесса, Легион каждый раз, совершая точечные вторжения и опускаясь тем самым до человеческого уровня мышления, внутренне усмехался: на какой же низкой ступени стояли божества античного пантеона, ни дня не обходившиеся без воплощения в приземленном облике и обусловившие этим анекдотичность собственной мифологии.

Излюбленным объектом точечных инвазий для Легиона оставался бродячий поэт. Впрочем, давно уже не бродячий, а модный и почитаемый, к тому же мнящий себя сверхчеловеком — издержки избранничества. Краткие вторжения Легиона в свое сознание он воспринимал как озарения свыше и, не страдая ложной скромностью, пребывал в уверенности, что его посещает непосредственно Бог-Отец или, в других терминах, Абсолют. С похвальной сдержанностью он не употреблял имени божьего всуе, а обозначал предполагаемую инстанцию иносказательно, в зашифрованных поэтических образах:

От неба до преисподней

Все и вся высветив,

Мой путь озарили молнии

Из самой вышней выси.

Во время очередной инвазии Легион обнаружил, что поэт, отложив на время поэтическое творчество, пишет ритмическую прозу, обкатывая постоянно в уме фразы с претензией, к счастью, небезосновательной, на слог эпический, а иногда сбиваясь даже на библейскую стилистику. Когда он окончательно выбрал название сочинения — «Книга Легиона», стало ясно, что поэт, ни много, ни мало, пишет священную книгу. Менталитет Легиона отнес это начинание к разряду положительных спонтанных движений: «Книге Легиона», и может быть, не одной, пора появиться на свет. Однако обнаружилось забавное недоразумение: Легионом поэт именовал самого себя, не пренебрегая при этом (хотя и со стыдливыми оговорками) словом Мессия.

Когда Легион вправил мозги зарвавшемуся апологету, тот с гибкостью истинно творческой натуры перевел себя в категорию апостолов — имя поэта было Петр, что давало богатую почву для разнообразных и многозначительных аллюзий.

В отличие от Евангелий Нового Завета сочинение поэта было бессюжетным — оно и понятно, ведь он не знал ничего конкретного о прошлом Легиона. Поэтому «Книга Легиона» строилась как последовательность откровений и заклинаний.