Книга Бремя страстей человеческих - Уильям Сомерсет Моэм

Он протягивает к ней руки, она покорно подходит, и они уносятся в танце. (В мечтах Филип никогда не видел себя хромым.) Танцует она божественно.

– Я еще не встречала никого, кто танцевал бы так, как вы, – говорит она.

Она рвет бальную программу, где записаны имена тех, кто ее пригласил, и они танцуют друг с другом весь вечер.

– Как я благодарен судьбе, что дождался вас, – говорит он. – Я знал, что когда-нибудь вас встречу.

Люди в зале не сводят с них глаз. А им все равно. Они не желают скрывать своей страсти. Потом они выходят в сад. Он набрасывает ей на плечи легкую накидку и помогает сесть в ожидающую их карету. Ночной поезд в Париж, и вот они уже мчатся в неведомую даль сквозь безмолвную, звездную ночь.

…Он вспомнил эти свои мальчишеские мечты, и ему показалось невероятным, что он влюбился в Милдред Роджерс. Даже имя ее было уродливо. Он вовсе не считал ее красивой, ему не нравилась ее худоба – сегодня вечером он заметил, как торчат ключицы в вырезе ее вечернего платья, он перебрал в памяти одну за другой ее черты; у нее был неприятный рот и противный, болезненный цвет лица. Она была вульгарна. Ее речь, грубая и бедная, отражала скудость мысли; он вспомнил ее резкий смех в театре, претенциозно отставленный мизинец, когда она подносила ко рту бокал; ее манеры, так же как и ее слова, были полны отвратительного жеманства Он вспомнил ее заносчивость – часто его так и подмывало отвесить ей пощечину; и вдруг – неизвестно почему, то ли при мысли о том, что ее можно ударить, то ли при воспоминании о ее крошечных красивых ушах – его охватило глубокое волнение. Он томился по ней. Он представлял себе, как обнимает это худенькое, хрупкое тело и целует бледный рот; ему хотелось провести пальцами по ее нежно-оливковым щекам. Он хотел ее."

Когда-то он представлял себе любовь как блаженство, которое охватывает нас и превращает весь мир в весенний сад; он ожидал несказанного счастья, но то, что он чувствовал сейчас, вовсе не было блаженством; его мучил душевный голод, неутолимая тоска, горечь, какой он еще не испытывал никогда. Он хотел вспомнить, с чего это началось, но не смог. Он только знал, что всякий раз, когда он приходил в кафе, у него сжималось сердце, а когда она заговаривала с ним, как-то странно перехватывало дыхание. Стоило ей от него уйти, и он был глубоко несчастен, но, когда он видел ее снова, им овладевало отчаяние.

Филип вытянулся в постели, как побитый пес. Он не знал, как он вынесет эту нескончаемую душевную муку.

58

Наутро Филип проснулся рано, и первая мысль его была о Милдред. Ему пришло в голову, что он может встретить ее на вокзале Виктории и проводить на работу. Он быстро побрился, оделся на скорую руку и доехал до вокзала на автобусе. Он вбежал на перрон без двадцати минут восемь и стал следить за приходящими поездами. В этот ранний час из них высыпало множество народу: конторские служащие и приказчики сплошным потоком двигались по платформе и спешили в город, девушки шли парами или небольшими стайками, но чаще всего люди шагали в одиночку, думая о чем-то своем. Филип видел в утреннем свете их бледные, чаще всего некрасивые, лица; молодые шли легко, словно им было весело ступать по цементной платформе, но люди постарше двигались, как заводные, угрюмо и озабоченно.

Наконец Филип заметил Милдред и бросился навстречу.

– Доброе утро, – сказал он. – Я пришел узнать, как вы себя чувствуете после вчерашнего.

Она была в стареньком коричневом пальто и шляпке с прямыми полями. Выражение ее лица ясно давало ему понять, что она отнюдь не рада встрече с ним.

– Я ничего. Но мне некогда.

– Вы не возражаете, если я вас немножко провожу?

– Я опаздываю. Мне надо идти побыстрее, – ответила она, глядя на хромую ногу Филипа.

Лицо его побагровело.

– Простите. Не стану вас задерживать.

– А это уж как вам угодно.

Она пошла своей дорогой, а Филип уныло поплелся домой завтракать. Он ее ненавидел. Он ругал себя последними словами за то, что позволил ей так завладеть своими мыслями; Милдред была не из тех женщин, которым он хоть сколько-нибудь может понравиться, она всегда будет смотреть с отвращением на его уродство! Он решил, что вечером ни за что не пойдет в кафе, но, презирая себя, все-таки пошел. Она кивнула ему и улыбнулась.

– Кажется, я не слишком приветливо обошлась с вами утром, – сказала она. – Понимаете, я ведь вас не ждала, а вы свалились как снег на голову.

– Ничего, ничего.

На душе у Филипа сразу стало легко. Он был несказанно ей благодарен за каждое ласковое слово.

– Почему бы вам не подсесть к моему столику? – спросил он. – Никто вас сейчас не ждет.

– Ну что ж, пожалуй.

Он смотрел на нее, не зная, что сказать; мучительно придумывал какую-нибудь фразу, чтобы задержать ее подле себя; ему хотелось высказать ей, как много она для него значит. Но, полюбив всерьез, он потерял способность говорить любовный вздор.

– Где же ваш приятель со светлыми усами? – спросил он. – Я давно его не видел.

– Вернулся в Бирмингем. Он там работает по торговой части. В Лондоне бывает только наездами.

– Он в вас влюблен?

– А вы у него спросите, – ответила она со смехом. – Ну, а если даже влюблен, вам какое дело?

На языке у него вертелся резкий ответ, но он учился сдерживать себя.

– Не знаю, почему вы так со мной разговариваете, – вот и все, что он позволил себе сказать.

Она посмотрела на него своим равнодушным взглядом.

– Я вам как будто совсем ни к чему, – добавил он.

– А мне-то что до вас?

– И в самом деле, ничего.

Он потянулся за газетой.

– Уж очень вы горячий, – сказала она, заметив это движение. – Ни с того ни с сего обижаетесь.

Он улыбнулся и посмотрел на нее с мольбой.

– Хотите доставить мне удовольствие? – спросил он.

– Смотря какое.

– Позвольте мне проводить вас вечером на вокзал.

– Ну что ж, пожалуй.

Он ушел домой, но в восемь часов, когда закрылось кафе, уже поджидал ее на улице.

– Какой-то вы чудной, – сказала она, выйдя из кафе. – Я вас не пойму.

– По-моему, понять меня вовсе не трудно, – ответил он с горечью.

– Кто-нибудь из наших девушек видел, что вы меня дожидаетесь?

– Не знаю, мне все равно.

– А они над вами смеются. Говорят, что вы в меня врезались по уши.

– Вам-то ведь это безразлично, – сказал он сквозь зубы.

– Ну-ну, опять раскипятились!

На вокзале он взял билет и сказал, что проводит ее до дому.

– Вам, видно, время девать некуда, – сказала она.