Книга Год на Севере - Сергей Васильевич Максимов

плывет над наметанной икрой и оплодотворяет ее молоками. Самец и самка, сделавши свое дело, утомленные, ослабевшие до последней степени, спешат подниматься выше, вполне уверенные в том, что придорожный камень не пустит икры по течению и даст легкую возможность произойти из нее новому населению в значительном числе субъектов. Выбравши глубокую тинистую яму, и самец, и самка, иногда, как говорят, по целым неделям стоят в ней неподвижно, уткнувшись рылом в берег ямы, и опять-таки по-прежнему в прямом направлении к верхней стороне реки. Во время этого стояния и совершается с рыбой та перемена, которая на поморском языке известна под именем облоховленья, т. е. семга успевает тогда облоховиться, или, проще, превратиться в лоха: красное мясо ее бледнеет и становится совершенно белым. Из головы, подо ртом, вырастает костяной крюк; внешняя сторона клеска серебрится, а уже не чернеет, хвост становится тоненьким, сама рыба делается тощей (от 7 фунтов первоначального веса спадает до 3 и 31/2, с дряблым мясом. Семга уже мало тогда бывает похожа на свой первообраз: она делается лохом и в этом виде идет вниз по реке, вдоль берегов, обратно в море, преследуя при этом других водяных животных. Попадаясь на пути в промысловые сети, она превращается уже на языке поморов в вальчака, пана, лоховину, смотря по местному говору. Выйдя в море, вальчак все еще не теряет роговой крюк и красных пятен на поверхности кожи, хотя и начинает нагуливать тело, на котором появляется даже краснота. В этом переменном и переходном состоянии он получает название «кирьяк».

Но та из этой новой породы рыб, которая успеет спастись от преследований человека и пройти в море, пролоншав (пробывши) в реке всю зиму, к осени приходит опять в ту же реку уже без крюка и с красным мясом, настоящей семгой, и опять-таки для той же прямой и положительной цели: метания икры. Так, по крайней мере, уверяют все естествоиспытатели и промышленники, из которых иные делали будто бы некоторые приметы на лохе (намечая зарубки, отрывая какое-либо перо и пр.) и пуская этого лоха в море. Замеченный лох приходил в ту же реку и на следующий год и все-таки уже семгой, а не вальчаком. Этим же превращениям подвергается, как известно, и балтийская семга-лосось, прозимовавшая в Неве, или озерах Ладожском и Онежском, или в реке Свири.

Беломорская семга, рассыпаясь после полярного переселения и путешествий по прибрежьям Мурманского берега, Новой Земли, по берегам Норвегии до крайних южных пределов последней, по всем порожистым, самым дальним рекам Белого моря: Двине, Мезени, Онеге, Кеми, преимущественно и несравненно в большем числе расплывается по рекам ближайшего к океану Терского берега. Здесь ее самый главный и самый богатый улов. Лучшим способом для этой цели туземцы издавна, из темных и дальних исторических времен, почитают заборы.

Ранней весной, по возможности тотчас же после половодья, когда уйдут все льды и речная вода войдет в свои берега, строят эти заборы в реке Онеге (около волости Подпорожья); на Карельском берегу: в Поньгаме, в Керети; на Терском берегу: в Кандалакше, в Умбе, в Варзуге, в Поное. В Поньгаме встречается простой первообраз этих заборов: там неширокая речка перерезана поперек заставой из хвороста и хвойных лапок, плотно прикрепленных к двум слегам — длинным бревнам, которые сходятся между собой под углом. Вершина этого угла обращена в верхнюю сторону реки и только в одной вершине этой остается отверстие (обе другие стороны плотно законопачены хвойными лапками и хворостом). В отверстие это, в проход, в воротца (что все равно), вставляется обыкновенно верша широким основанием своим. Верша эта не что иное, как неправильной формы конус, составленный из планок, оплетенных веревочными сетками. Внутри этой верши привязывается в висячем положении так называемый язык — ветка же (род колокола), обращенная основанием своим к основанию верши, а узким отверстием вершины своей, конечно, прямо против вершины верши. Здесь язык укрепляется в висячем положении посредством веревок и употребляется в этом случае для того, чтобы воспрепятствовать обратному выходу рыбы, успевшей зайти в вершу через широкое основание ее, обращенное в сторону прихода рыбы (вниз реки). Для того, чтобы забор не могли снести и размыть вода речная и дождевая, на верхние бревна его кладутся обыкновенно тяжелые камни. Забор подобного устройства — самый несложный и самый маленький изо всех существующих в Поморье. Такой же точно забор с одной вершей выстроен и в реке Кузе около селения Терского берега — Кузреки. В Умбе (на Терском берегу) ставится забор в огромных размерах: здесь и река гораздо шире, и самой рыбы идет несравненно больше.

Умбовский забор при взгляде с горы кажется решительным мостом, с верхней стороной настолько широкой, что по ней можно свободно ходить в ряд четырем человекам. Верхняя сторона этого забора бревенчатая и называется «мосты». По мостам этим к стороне моря накладывается для тяжести значительное число огромных камней, и чем, говорят, больше этого груза, тем плотнее сидят мостовые бревна на перекладах (бревнах же), укрепленных на козлах — перебоях. Эти перебои вбиты в дно реки на умбовском заборе в шести местах. Свободные пространства, имеющие форму треугольников, заслоняются, так называемой тальёй —прутьями, сплетенными вичьем (древесными корнями). Талья эта, имеющая вид самого плотного частокола, опускается на дно реки в несколько наклонном положении к стороне моря и отвесно к верхним мостовинам. Все значение ее состоит в том, чтобы рыба не могла перейти в нее и чтобы в то же время не унесла ее вода. Для этой последней цели посередине тальи, параллельно с поверхностью воды, пришиваются тонкие хворостины, называемые сельгами. Таких тальевых треугольников в умбовском заборе четыре, для четырех вершей (в понойском столько же, подпорожском или онежском — десять). В этих треугольниках, как и в поньгамском, вершина оставляется свободной, с отверстием, к которому приставляются основанием своим те же верши. Разница только в том, что умбовские верши плетутся из самых толстых бечевок и притом так велики, что человек может входить в них и свободно стоять на деревянной стороне конуса, лежащей при запуске на дне, не касаясь даже головой до верху. Верша и здесь кладется также набок и, чтобы держалась тяжестью своей на воде, упирается вершиной или головой своей в коле — щипце, воткнутом в речное дно. По кольям этим идут кольца; по кольцам свободно поднимаются верши вверх при посредстве ворота. Верша сидит на воде четверти на три, а чтобы и этим свободным пространством не могла пробраться рыба вверх, опускают туда род