Книга Башня. Новый Ковчег - Евгения Букреева

не было — вместо неё крошево из мяса и костей, вывернутая кровавая изнанка человеческого существа.

— Алёшенька! — мать ринулась к брату, стоявшему на коленях перед Маришкой и неотрывно смотрящему на зловещую двуликую маску, весёлую справа, кровавую слева. И неизвестно, какая из этих двух половин была страшней.

— Уйди… сссука…

Брат отмахнулся от матери, как от назойливой мухи, и вдруг, обхватив Маришкину голову обеими руками, с двух сторон — и с той, что была живой, и с той, что была мёртвой — с силой притянул Маришку к себе, прижал к груди и громко, утробно завыл.

Он не слышал, как мать, всхлипывая, рассказывает Роману, что Маришка, ведьма, спуталась с охранником, а Алексею добрые люди донесли, а он…

— Рома, — мать опять вцепилась в Романа, который так и не мог отвести глаз от Маришки, от копны её волос, чёрных кудрей, липких от густой и такой же чёрной крови. — Ты должен помочь… помочь Алексею. У тебя связи… у тебя…

Роман попытался оттолкнуть мать, но она не сдавалась, не отпускала его, жадно и в бестолковой надежде шаря взглядом по его лицу.

— Хочешь… хочешь, — уже не говорила, шептала она. — На колени перед тобой стану. Только спаси…

И мать медленно упала на колени, уткнувшись лицом в его ноги…

Может, это была и глупая идея — взять вину брата на себя. Но его собственная вина, перед Алексеем, перед непутёвой Маришкой была ещё больше. Сжирала его изнутри, медленно и неторопливо, откусывала по кусочку, впиваясь в душу зубами, пережевывала и отрыгивала смачно и с наслаждением.

* * *

— Павел Григорьевич мне тогда действительно помог. От смерти спас, но из охраны мне пришлось уйти, сам понимаешь. Сослали вниз, в грузчики, но я не в обиде, — Бахтин усмехнулся. — Ну а брат с тех пор мой должник.

Кирилл смотрел на Бахтина во все глаза. Вот тебе и убийца. Роман Владимирович словно угадал, о чём он думает.

— А ты уж, поди, слухов всяких наслушался?

— Ну да, — кивнул Кир. — Болтают же…

— Ясно, что болтают. Люди на то и люди, чтобы болтать. Ну и бог с ними. А теперь вот что, Кирилл, — лицо Бахтина посуровело. — Брат мой сейчас работает лифтёром, на пассажирских лифтах. Возит всякое большое начальство. Подфартило ему в жизни, видишь, как. Найдёшь правильные слова, чтобы убедить моего брата, он тебя на лифте наверх доставит. Не найдёшь… — Бахтин положил руку Киру на плечо. — Но ты найдёшь, ты парень толковый. Я верю. Главное, чтоб мой брат свой должок не забыл, а ты… у тебя всё получится. И вот ещё что…

Бахтин на мгновенье замолчал, пристально посмотрел на Кира.

— Ты на отца своего не сердись. Не надо. Он всё поймёт… Однажды он обязательно всё поймёт…

* * *

— Стоять. Пропуск.

Кирилл поднялся уже на уровень, где жил брат Бахтина (это тоже было тут рядом), когда перед ним выросли два лба-охранника. При виде охраны сердце Кира ёкнуло, он сунул руку в карман и нащупал там пропуск: Марк уговорил его взять свой.

— На всякий случай, — пояснил он.

Кир вынул из кармана документ и протянул охраннику.

— Марк Шостак? — охранник повертел пропуск в руках. — Куда путь держишь, Марк Шостак?

— К девушке, — развязно ответил Кир. Он чувствовал, как ноги наливаются свинцом, а страх потными руками сжимает горло. — Чего, нельзя?

— Ты хоть бы душ принял, герой-любовник, воняет от тебя, как от козла.

— Это, Андрюха, подростковые гормоны, — второй охранник весело толкнул плечом первого. — Не, не гормоны, а как их… феромоны во!

И оба охранника громко заржали. Придурки. Кир опустил глаза, чтобы они не увидели страх и злость на его лице.

Бахтин-младший был совершенно не похож на Романа Владимировича. Он как будто был его антиподом, отражением в кривом зеркале: невысокий, узкоплечий, вместо седого жёсткого ёршика — бесцветный пушок, дунь и улетит, вместо квадратной челюсти — безвольный, срезанный подбородок. Возможно, в молодости Алексей Бахтин и был мало-мальски привлекателен, но с возрастом та внешняя притягательность, что была, исчезла, истёрлась, обнажив слабое безвольное нутро, которое, уже ничем не сдерживаемое, выступало, выпячивалось наружу, жалкое в этой своей нелепой откровенности.

— Здравствуйте, я от вашего брата, Романа Владимировича.

Едва Кирилл произнёс эти слова, как лицо Алексея Бахтина изменилось. В глазах промелькнул… нет, не страх, а скорее ненависть. Если бы Кир был постарше, он бы понял: чем слабее человек, тем больше он ненавидит тех, кто делает добро, принося себя в жертву, сознательно или неосознанно.

Но Кириллу Шорохову было всего девятнадцать, и жизненный опыт его был ничтожно мал, поэтому Кирилл поспешил вывалить всю информацию на младшего Бахтина, забыв наказ Романа Владимировича действовать тактично и осторожно. И когда Кир закончил рассказывать, лицо Алексея Бахтина уже приняло привычное озабоченное выражение.

— Роман Владимирович сказал, что вы можете отвезти меня наверх. Вы можете, — и Кирилл просительно посмотрел на Бахтина.

* * *

Бахтин-младший пригладил рукой пушистые волосы, пожевал в раздумье губы.

Он не собирался помогать этому парню. Про карантин он слышал, но про то, что его брат тоже там — этого Алексей не знал. С братом он старался не видеться, не пересекаться, и — слава богу — до недавнего времени это вполне удавалось. Видимо, и Роман к этому не стремился. То чёрное и страшное, что лежало между ними, было надёжнее, чем самая глухая стена. И если б не долг, не этот чёртов долг… Долг висел над Алексеем дамокловым мечом, снился, отравлял жизнь. Алексею хотелось, чтобы Роман исчез из жизни насовсем, испарился, умер… да, лучше, чтобы умер. И вот теперь этот внезапный карантин. Как нельзя кстати.

Алексей понимал это, чувствовал: вот он, его шанс, то, что развяжет руки, освободит раз и навсегда. Надо, наверно, только доложить о парне куда следует. Охране. Бахтин-младший вздрогнул.

Перед глазами встало лицо Маришки, его Маришеньки. Не то, двуликое, наполовину живое, наполовину мёртвое, облепленное слипшимися от крови волосами — мёртвой свою жену Алексей Бахтин не помнил, его слабая, безвольная память щадила его — а весёлое, полное жизни, с задорными искорками в чёрных блестящих глазах. И вместе с памятью о жене пришли слова, случайно подслушанные, громкие, отражённые в чужом многоголосом хохоте:

— А Маришка-то Бахтина, слыхали, с охранником путается. Да не с одним. На днях сам видел — выходит с КПП, и улыбка, как у кошки, которую… — последние слова утонули. В чужом смехе. В темноте, которая внезапно обступила Алексея, вырубив все звуки и саму жизнь. В крови,