Книга Демон на Явони - Алексей Львович Шерстобитов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Расходились семеро после рассвета. Отец Олег обрел новые качества, знания, просветился сознанием, уже не способным затуманиваться или удивляться чудным свойствам, проникающим в этот мир из мира духов. Прошлая жизнь его теперь совершенно не имела никакого значения, хотя и оставались некоторые точки притяжения, избранные люди, некоторые воспоминания, но все они касались либо Бога, либо этого необыкновенного места.
Они не прощались, даже не произнесли ни слова — ни к чему слышащим друг друга мысленно, тратить зря силы на произношение звуков. Каждый направился в свой угол, конечно, хуторок, приглянувшийся Марине, входил в зону ответственности отца Олега и поверьте, не случайно. Наступит время и «Лука» каждый раз следуя со своим старшим братом, будет без труда находить подвешенный на одном и том же суку горшочек с медом или малиновым вареньем. Редко проходя мимо оба могли перебороть в себе желание посетить Шерстобитовых, которые им всегда были рады. Эти несколько часов становились теми мгновениями, когда медведь и человек разделялись, один уходил в баню, второй не мог отказать себе в игре с большими собаками хозяев хутора и их детьми, которые никогда не оставались без подарков и совсем не боялись огромного медведя…
Семья Волковых была этапирована в полном составе, сначала, в Валдай, затем в Великий Новгород, где след их теряется. Останки заживо сгоревшего «Карлика» произвели на его мать неизгладимое впечатление, при опознании трупа, она узнала его по одним ей понятным приметам, но не смогла принять, видя в нем сильнейшего из людей, которому начала молиться, как богу. Тяжелая патология в течении полугода ухудшила ее состояние, и скоро она перестала утяжелять землю свои телом…
Сложнее всей пришлось подполковнику Михайлову. Исписав несколько десятков страниц отчетов, он пришел к выводу, что не может составить ни рапорт, ни докладную записку, внося в них произошедшее за эти дни. Писать правду, значит, самостоятельно доложить о своем не адекватном состоянии, придумывать складно, таким образом, чтобы вместить туда все события, приводя в соответствие с нормой общепринятого не получалось, поскольку нужно было объяснять свои действия и мероприятия, но там, где есть место чуду, почти не остается места логике.
Печальным шел он с обеда, не в состоянии собрать мысли так, чтобы действительно случившееся назвать словами, не имеющими к мистике совершенно никакого отношения.
Прекрасный день, глаза земляков, наполненные восторгом, солнце и даже новая предложенная должность не радовали его, пока позади не послышался звук звоночек из детства — такой же был на его трехколесном велосипеде, правда, это было лет сорок назад. Он повернулся и встретился взглядом с улыбающимся протоиереем Иоанном. Андрей сначала, виновато улыбнулся, но, когда осознал полностью представшую перед ним картину, рассмеялся в голос.
Перед ним гордо, в своем далеко не новом подряснике, с привычными шарфом, обмотанном вокруг шеи, в шлеме и летных очках, но без «модных» краг, которые казались явно лишними, сидел батюшка на… большом, старом, как мир, велосипеде. Понимая причину смеха, совершен не смущаясь, священник объяснил:
— Ну, дорогой мой, это у вас казенные машины и мотоциклы, а у меня мой конь приказал долго жить, осталась машинка, но ее только для нужд семьи и церкви могу использовать, ну а на требы ездить и это агрегат сойдет — всяк удобнее и быстрее, чем пешком. Отец говаривал, что достался он ему, как трофей от фельдфебеля германца, в благодарность за то, что папа его благословил на отступление. Как не странно очень крепкий аппарат. Так что вот езжу с удовольствием, хотя и дольше времени уходит, зато похудел и окреп, а то все в церкви и в церкви. А ты что такой квелый, случилось что?
— Отче, вот ты мне скажи, чудеса у вас как принято описывать?
— Это что значит?
— Да то и значит, что не знаю, как докладную писать — одна чушь получается. Чудеса то к делу не пришьешь!
— А что тебя смущает?
— Ну вот как я напишу, что отец Олег бросил медвежонка на грудь жертве, пока тот летел успел вырасти, а как приземлился превратился в Ангела и поверг к ядренее Фене этого засранца с каменным ножом?! Или, скажи на милость, как опишу твой полет на твоем этом летучем трехколесном голландце, который врезался в валун и сжег к той же Фене Смысловского, а ты удачно пролетел мимо и благополучно спланировав, приземлился ничего себе ни поломав?…
— Ну не так уж и удачно, зад по сей день болит…
— Или ты думаешь поверят тому, что этот Волков, отброшенный щитом Ангела, упал на землю и был поражен сразу десятком молний и чуть ли не весь сразу сгорел, вместе с куском земли? А что бы ты сказал на доклад целого подполковника, в котором семилетняя девочка выглядит умнее всех вместе взятых преследователей и преступников. Ведь, кто его знает, чем бы закончилось, если б она тампон в бензобак не бросила или писульки свои не оставляла! Вот как мне это все описать и объяснить…
— Да просто…
— Что… «просто»? Как это?
— Как, как… Сказку сочини про царя Колбаску… Тебе нужно суть доложить, причем так, что бы выглядело правдиво и безо всякой мистики, так ведь?…
— Так точно…
— Ну и пиши, к примеру: поскользнувшись на краю камня Волков упал в костер, предназначенный для сожжения тела потерпевшей, или как у вас там…
— Иии? А Смысловский?
— Смысловский? Нууу… Смысловский…, скажем пытался достать нож каменный, и был затянут в кострище гибнущим «Карликом», не желающим гибнуть в одиночестве…
— Нууу… Так себе… А кто ж Елизавету спас?
— Напиши, что ты…
— Неее…, я так не могу…
— Ну тогда Росгвардия — сейчас это модно, думаю и спрашивать не будут, как это произошло…
— А ее у нас нет…
— Нууу… тогда…, ну тогда пусть этим героем станет Захар Ильич…
— Лагидзе?
— А что тебя смущает?
— Он не согласится!
— Ну так это ж он не согласится…
— Отче! Нельзя ж врать…
— А кто врет? Он разве не стремился изо всех сил спасти и помочь, разве он не положил бы вместо девочки себя? Разве…
— Да понял…, понял…
— Ничего ты не понял. Пиши просто факты: задержан, отличился, доставлен, ты же лучше меня это знаешь, захотят уточнений, подточнишься. Это тебе, наверняка, хочется о Родиночке своей крикнуть — какая она замечательная и необычная, а ведь очень часто, чтобы
