Книга Вальхен - Ольга Громова

— Она хочет туда ехать. Отец, но она же там погибнет! А если мы обвенчаемся и останемся здесь, мы будем искать их через Красный Крест! Я уже узнавал в городе. Мне сказали — это возможно!

Клаус улыбнулся.

— Когда это ты успел?

— Позавчера, когда ты меня в город отпустил. Пока туда ехал, всё продумал. И у пастора был. Он сказал, что вообще-то ей ещё только шестнадцать, а мне нет девятнадцати и надо бы подождать, но он понимает — война. В общем, он сказал, что нас можно обвенчать осенью, когда ей хотя бы исполнится семнадцать, а мне уже полных девятнадцать будет. А в городе, в Красном Кресте, мне сказали, что, как только всё закончится, можно будет начинать искать.

— Советский Союз имеет какие-то сложные отношения с Красным Крестом. Например, их военнопленные под его юрисдикцию не попадали.

— Знаю. Но они сказали, что всё равно на территории английской, американской и французской оккупации Красный Крест действует в полной мере и будет помогать всем пленным чем возможно. Мы их найдём, папа! — Глаза Тиля были полны отчаянья и решимости одновременно. — Раньше или позже найдём! Только ей нельзя туда ехать! Везде в городе уже листовки расклеены на русском и немецком с призывами, чтобы русские переходили в советскую зону для отправки домой. Обещают, что родина их ждёт. Но что на самом деле с ними будет? Мне один человек сказал, что в Союзе все военнопленные считаются предателями родины, даже если попали в плен ранеными и без сознания. А тех, кого угоняли, вообще неизвестно как примут!

— Это надо узнавать, конечно. Но ты же понимаешь, что главная победа в этой войне всё же за Советами, а не за американцами или британцами. Они и будут командовать тут на правах победителей.

— Папа, ну и что, что они победили, там будет всё тот же Сталин! Говорят, там концлагеря почти такие же страшные для своих, как… ну, как у нас были для врагов рейха.

— У нас они тоже не только для чужих были.

Тиль кивнул.

— Ей нельзя туда, отец!

— Нельзя. Мы с матерью говорили с ней. Мы тоже хотим, чтобы Вальхен осталась в нашей семье. Но, видишь ли, никто не имеет права поставить человека перед выбором между семьёй родителей и новой семьёй. А ей приходится выбирать. И, скорее всего, она не сможет съездить, найти в Союзе родных, а потом вернуться сюда. Думаю, ей не дадут вернуться. Ты должен это понимать… А решить может только она сама. И нам придётся смириться.

— А как же говорят, что за любовь надо бороться? Я буду бороться!

— С кем, сын? Бороться за любовь можно с внешними обстоятельствами, с влияниями, с людьми, которые пытаются этой любви помешать… А ты станешь бороться с Вальхен? Чтобы она не хотела домой? Не рвалась между родной семьёй и тобой?

Оба надолго замолчали.

— Знаешь, — тихо сказал Клаус, — самое трудное в любви — это отпустить любимого человека, чтобы не разорвать ему сердце. Она может решить только сама.

— А если я поеду с ней?

— Мы поймём. Но тебя не пустят дальше границы советской зоны. В самом лучшем случае отправят обратно в нашу зону. А если примут за немецкого шпиона, то и совсем далеко. И точно — не с нею. Я предвидел твой вопрос и просил друзей в городе кое-что узнать. Когда капитуляцию подписали, решили, что в каждой зоне оккупации будет управлять своя военная комендатура. Будет какой-то переходный период, пока станут решать, что делать дальше. Думают, он будет не меньше года. Мне сказали, что создаются лагеря для перемещённых лиц, для таких, как Вальхен. Во всех зонах такие будут. В Германии же многие тысячи пленных и угнанных. Я потом съезжу, посмотрю, как там что устроено. А у Вальхен пока есть время подумать. Наберись терпения. Хотя бы до осени мы постараемся её не отпустить.

— Как думаешь, мама её не уговорит?

— Никто не может больше её уговаривать. Мы всё ей сказали, и не один раз. Ты, я полагаю, — тоже? Не трави девочке душу. Ей сейчас куда труднее, чем нам. Просто постараемся, чтобы ей было хорошо с нами. Кто знает… А может быть, через несколько месяцев Красный Крест уже начнёт наводить какие-то справки.

Тиль молчал, закрыв лицо руками. Казалось, он уже ничего не слышал. А Клаус, отложив инструменты, смотрел в тёмное окно с отражением круга света под абажуром, прислушивался к негромким голосам из спален, где Марта укладывала младших, и думал о юной фройляйн с серыми глазами и тёмно-пепельной косой, которую она так и заплетала по-русски, не поддавшись немецкой моде. Он не знал, что делал бы, окажись сам на её месте. В шестнадцать лет ей приходится выбирать между любовью и… любовью. И это невозможный выбор, перед которым ставит человека война.

Здравствуй, Родина!

Американцы заняли город и окрестности почти без боёв. Ещё в апреле. И сразу стали наводить свои порядки. У немецкого населения появилось множество ограничений. С лагерей остарбайтеров и военнопленных охрана была снята. Обозлённые пленники попытались начать грабить магазины и дома, однако весёлые солдаты всех мастей — от совершенно белой кожи до абсолютно чёрной — очень просто и серьёзно, лишь при помощи парочки арестов и предъявления оружия, объяснили всем, что лучше этого не делать. Обитателям бараков строго заявили: если они не хотят проблем и эпидемий, то чистоту надо соблюдать так же, как при немцах, на фабриках и торфе осты и военнопленные работать не станут, кормить их будет американская армия, а мародёрства не допустит.

Американцы и правда стали кормить всех пленников хорошими солдатскими пайками. Обитателям лагерей разрешалось до решения их судьбы свободно перемещаться по городу и посёлку, однако удостоверение с фотографией, выданное ещё немцами и отмеченное теперь американским командованием, нужно было всегда иметь с собой и предъявлять немедленно при проверке документов.

Всё это Валя узнала от друзей из лагеря, пришедших её проведать.

Они рассказывали, как праздновали в лагере капитуляцию Германии — плакали и плясали, бросали камни в ненавистную колючую проволоку, пили добытое кем-то немецкое пиво, пели песни и обнимались с каждым встречным.

Валя не сказала подругам, что известие о капитуляции застало её врасплох. Она не знала, чего больше в переполнявших её эмоциях — слёз радости или горечи, боязни неотвратимых перемен? Всё это осталось на её подушке в маленькой комнатке за кухней. Она понимала, что семье Клауса ещё труднее: они, спасшие её, по сути без вины виноватые, — возможно, будут теперь, оказавшись на стороне проигравших, расплачиваться за эту войну.

Клаус отпустил Валю гулять, напомнив только, чтобы не возвращалась домой одна — пусть её проводят подруги: вся округа полна солдат, лучше не рисковать. Валя послушно кивнула.

Наташа и Уля наперебой рассказывали о переменах в лагере, о парнях, с которыми они теперь гуляют чуть не целыми днями, о том, что Наташа, которой никак не давался немецкий, вдруг стала понимать множество итальянских слов и начинает говорить. Её развлекают ухаживания Марио и Гаста, но всерьёз она к ним не относится.