Книга Конец Смуты - Иван Оченков

— Друг мой, это вы говорите глупости. Причем здесь Сигизмунд Ваза?

— А кто же, по-вашему, король?

— Если вы о Речи Посполитой, то — он. Но дело в том, что сюзерен города Риги не он, а я!

Над площадью повисла просто гробовая тишина, собравшиеся сначала просто не могли поверить в действительность происходящего, но затем, то один, то другой начали смеяться и, наконец, скоро все собравшиеся просто катались со смеху над безумцем стоящим перед ними.

— И давно вы стали нашим сюзереном? — давясь от смеха, спросил бургомистр Николас фон Экк.

— Примерно четверть часа, — последовал невозмутимый ответ.

— Но почему вы так решили?

— Потому что рейтары, окружившие площадь, служат мне!

Между тем смех на площади сменился криками ужаса, толпу, собравшуюся в чаянии зрелища, стали со всех сторон теснить неизвестно откуда взявшиеся всадники в доспехах. Другие кавалеристы, топча людей лошадьми и раздавая удары плетями и древками копий, прорезали толпу и окружили помост, где собрались лучшие люди города. Стражники попробовали было сплотиться вокруг своих работодателей, но увидев направленные на них стволы пистолетов, стали бросать свои алебарды и поднимать руки, показывая, что в них нет оружия.

Лишь некоторые из собравшихся, главным образом поляки из свиты воеводы и люди Отто фон Буксгевдена обнажили свои сабли и шпаги, однако до рубки дело так и не дошло.

— Кто вы такой? — закричал Буксгевден.

— Спросите у своего будущего зятя.

Старый барон недоуменно обернулся к мертвенно бледному Карлу Юленшерне, так и не взявшемуся за оружие.

— Что это значит?

— Это герцог Иоганн Альбрехт Мекленбургский, — глухо проговорил тот, — это проклятый герцог Мекленбургский.

— Я тоже рад вас видеть, Карл Юхан, — улыбнулся я старинному неприятелю.

— Ты рано радуешься, проклятый ублюдок, — в бешенстве закричал шведский ярл и выскочил вперед, выхватывая пистолет, — на этот раз тебе не получится поглумиться надо мной!

Но прежде чем он успел спустить курок, внимательно следивший за происходящим Федор Панин, вскинул лук и пустил стрелу, пробившую шведу горло.

— Хорошо стреляешь Федя! — Похвалил я его, — правда, я его повесить хотел, ну да что уж теперь.

— Ну так повесить и таким можно, — тихонько пробурчал Панин в ответ, накладывая на тетиву новую стрелу.

— Господа, — обратился я к взявшимся за оружие, — ей богу, спрячьте ваши клинки в ножны. Мне совершенно не хочется портить такой прекрасный день кровопролитием, а в противном случае его не избежать.

Увидев что люди воеводы и Буксгевдена убирают оружие, я обернулся к приговоренной к сожжению и, вынув кинжал, перерезал на ней путы.

— Вот что, девонька, шла бы ты отсюда. Как там твоего жениха зовут, Андрис? Вот садитесь в лодку, да плывите куда подальше. Не дадут вам здесь жизни.

Девушка, не веря еще своему освобождению, в изнеможении присела на помост. Потом спустила с него ноги и, спрыгнув, хотела скрыться, но не тут то было. Вдова Краузе, похоже, единственная во всем городе сохранившая самообладание, пристально следила за происходящим и принялась кричать во весь голос.

— Да что же это такое! Господин герцог, как вы можете помиловать эту служительницу сатаны, ведь она не прошла испытания водой? Да по ней костер плачет!

— Да что ты говоришь, — осклабился я, — эй, Корнилий, ну-ка, свяжите эту добрую женщину и киньте в Даугаву, сдается мне ей тоже не пройти это испытание.

Подчиненные Михальского, недолго думая, схватили визжащую мегеру и, наскоро скрутив веревками, отволокли к берегу. С интересом понаблюдав за этим действием, я обернулся к судьям и ратманам и бургомистру и с досадой проговорил:

— Черт побери, совсем забыл!

— Что вы забыли, ваше королевское высочество?

— Предупредить, чтобы связали не слишком сильно, а то ведь не всплывеет. Ну, да ладно, утонет, значит утонет. Я с вами вот что хотел обсудить, в вашем городе постоянно творится беззаконие. Пока он принадлежал королю Сигизмунду, мне не было до этого дела, но более терпеть это я не намерен!

— О каких беззакониях вы говорите?

— Ну, как же, превышение полномочий, подлог доказательств в суде, оскорбление величества…

— О чем вы говорите, какое оскорбление?

— То есть, по-вашему, это нормально когда жители города смеются над своим сюзереном, а его бургомистр титулует русского царя герцогским титулом? Определенно, это является оскорблением величества! Кстати, по всем законом за подобное полагается смертная казнь.

— Вы не являетесь законным московским царем, — вскипел венденский воевода, — единственный законный государь в Москве королевич Владислав.

— А вы туповаты, пан Кшиштов, вы где-нибудь видите здесь Владислава с войсками? Вот и я нет, так к чему это велеречивое словесное недержание?

— О можете издеваться теперь над нами, но очень скоро здесь будет пан Гонсевский и я посмотрю что вы запоете!

— Где-то я уже слышал эти слова… ах, да, тоже самое мне говорил смоленский воевода Глебович. Но поскольку пана литовского рефендария здесь еще нет, то давайте поговорим о более насущных делах…

Тут мои слова прервали громкие крики людей, наблюдавших за тем, как испытывают водой вдову Краузе. Оказывается ушлая баба, хотя и не смогла до конца освободиться, но все же всплыла и, выплюнув кляп, оглашала окрестности противным визгом.

— Ты посмотри, — изумился я, — а схема-то рабочая! Следовательно, к прочим обвинениям добавляется сотрудничество с нечистой силой, сиречь — ведьмой!

С ошарашенных лиц лучших людей города можно писать картину «не ждали», лишь господин фон Экк, похоже, понял, куда я клоню, и уже подсчитывает в уме убытки. Улыбнувшись как можно шире, я задаю главный вопрос:

— Как жить будем дальше, болезные?

— Ваше царское величество, — важно кланяется бургомистр, — а вы действительно намерены присоединить Ригу к Московскому царству?

— Хороший вопрос, друг мой. На самом деле все зависит от вас. Если бы нам удалось уладить все недоразумения, я бы счел возможным возвращение Риге статуса Имперского города под сюзеренитетом моего королевского высочества как Великого герцога Мекленбургского. Следствием этого могло бы быть подтверждение всех старинных привилегий и свобод, которыми пользовался ваш прекрасный город в прежние времена. Кроме того, поскольку негодность польского правления очевидна, мне бы вероятно пришлось временно сократить налоги, с тем дабы вы имели средства исправить столь вопиющие недостатки. Впрочем, я полагаю это маловероятным, так что, скорее всего, вы будете присоединены к моему царству как завоеванная территория.

— Отчего же, маловероятным, — дружно загалдели ратманы, оттирая в сторону воеводу и его людей. — Мы всем сердцем готовы услужить вашему царскому величеству!