Книга Моя война с 1941 по 1945 - Алексей Фёдоров

Но парень не растерялся, не изменился в лице, а спокойно начал объяснять своё поведение:

– В ночь на воскресенье почти весь наш отряд ушёл на акцию. Остались мы двое (он назвал имя второго «макизара»). И вдруг утром, часов в десять, прибежал запыхавшийся русский и сообщил, что в Анжери немцы, и русские вступили с ними в бой. Немцев много, русские просят нас помочь. Я объяснил вот этому русскому (он указал на Николая), что весь отряд ушёл далеко на операцию, а нас осталось только двое. Он выругался по-немецки и убежал. Я подумал-подумал и решил идти в Анжери, откуда уже слышалась артиллерийская канонада, и вместе с русскими принять участие в сражении. Счёл, что будет безопаснее, если я сделаю небольшой крюк и подойду к Анжери со стороны лагеря русских. Думал, что они должны сражаться на опушке своего леса, неподалеку от лагеря. И вот уже в их лесу из кустов на меня накинулись немцы. Они спросили:

– Что это за бой идёт рядом, и где располагаются немецкие войска?

Я ответил, что где немцы не знаю, но бой с немцами ведут союзники и партизаны. Тогда немцы связали меня ремнями. Из их разговоров я понял, что они пробираются через линию фронта к своим, на восток.

Я пролежал с ними до темноты.

Целый день гремела артиллерия и слышалась стрельба из пулемётов и автоматов. В бой часто вступала артиллерия, я и сам начал верить, что бой ведут не русские партизаны, а регулярные части.

Когда стемнело, немцы начали осторожно выходить из леса. Посовещавшись, решили идти опушкой, оставив Анжери слева. Я не знал, что мне делать. Они развязали меня, прикололи на грудь большой белый платок и приказали идти впереди на пять шагов. К лесу близко не приближаться. Я решил при первой возможности бежать в кусты, в лес.

Пересекая дорогу Анжери – Вельмо, мы увидели в зареве пожара группу людей, идущих нам навстречу. У меня сжалось сердце. Кто это? Немцы? Русские? Всё равно смерть. Когда русские увидели нас и перебрались через проволоку в лес, офицер приказал мне подойти ближе к лесу и узнать, кто там скрывается.

Я вышел вперед и спросил: «Кто здесь?»

В ответ услышал: «А ты кто такой?..»

Я ответил: «французский партизан». Ко мне вышел вот этот русский (кивок на Николая-1) и, узнав меня, крикнул что-то своим товарищам. Поняв, что это русские, я подумал, что, увидев немцев, они откроют стрельбу и мне конец. Я стал молиться, но, к своему удивлению, увидел, что русские перелезают через проволоку, а не стреляют. Я оглянулся и понял, что русские не видят, что недалеко от меня стоят немцы, а не наши «макизары». Я хотел предупредить русских, говорю тихо им «альма», «альма», а они смеются, здороваются со мной. Не поняли меня, а в это время немцы их схватили и обезоружили. Я не сказал немцам, что это русские.

Когда офицер спросил: «Где немцы?» – я, боясь, что русские могут показать, где находятся немецкие войска, опередил их, сказав, что знаю деревню, где расположен штаб немецкой части. Я рассчитывал завести их в лес, в расположение нашего отряда, и подставить под пули «макизар». Поэтому предложил им идти дорогой через лес. Но они отказались.

– Так? – спросил он меня.

– Так, – ответил я.

По дороге русские сумели бежать. В Боже, когда стали расспрашивать в первом доме, есть ли немцы – сбежал и я. Зарылся в первый же сеновал и через некоторое время заснул как убитый. Всё ли я рассказал так, как было?

– Да, – ответил я.

– А теперь судите меня.

Французы уставились на меня, ожидая моего слова.

А что мне было сказать? Француз был прав. Ситуация, которую я не успел даже осмыслить, толкнула меня на несправедливое обвинение. Мне стало стыдно. Я подошёл к французу и протянул ему руку:

– Прости меня, я не знал.

Искреннее проявление дружелюбия и раскаяние по отношению к человеку, которого я только что обвинил в предательстве, сразу разрядило обстановку и вызвало улыбки на лицах французов. Особенно довольна была, конечно, его жена. Она подошла ко мне и, обняв за плечи, срывающимся голосом произнесла слова дружбы, поцеловала меня. И тут же, рыдая, бросилась на грудь мужа. Оба в слезах отошли к своей машине.

Много нервов стоили нам эти два дня. Наши ребята и Алиса обрадовались такому финалу, только Валерий оставался хмурым, и на призыв Алисы порадоваться со всеми и выпить по стакану за дружбу (французы уже разливали вино) он бурчал о потере четырёх автоматов, которые отняли у нас немцы.

57

Но оружия у нас теперь было много, и никто не обратил внимания на эту потерю. Все были веселы и под хмельком, стаканы звенели под тосты о победе и военной дружбе. Как вдруг, мелькая между деревьями, на поляну выехал мотоциклист. Он заорал:

– Победа! В Гре французы де Латра!

Сразу наступила тишина. Мотоциклист продолжал что-то кричать, но его прервали крики «ура».

Мы принялись стрелять вверх из автоматов и пистолетов.

Командир французского отряда позвал Алису в машину, и они уехали в Гре.

Мы попрощались с французами и хотели уже идти к себе, когда услышали со стороны Ини гул танковых моторов. После сообщения мотоциклиста у нас не было сомнения: это танкисты генерала де Латра де Тассиньи, и все бросились к опушке. Бежали не щадя сил, и на опушке оказались вовремя: танки из Савиньи шли к шоссе Ини-Божё и были в полукилометре от нас.

Французские танки с лотарингским крестом: войска де Голля!

– Ура! Ура!

Мы мчались к танкам, подбрасывая вверх свои береты.

Танкисты остановили машины, сошли на землю, и мы стали обниматься. Они улыбались, а мы плакали. Вот она – свобода! Та, которую я потерял два с лишним года назад. Появилось вино, его принесли французские партизаны, но и танкисты вытащили из танков бутылки с заманчивыми этикетками – виски, джин, ром. Пили за победу, за генерала де Голля, за маршала Сталина, за генерала де Латра де Тассиньи, за Францию, за Россию, за танкистов, за партизан, за русский народ, за французов. Пили поспешно: танкистам надо было двигаться дальше, но тосты произносили от души. Танкисты меняли трофейные пулемёты и автоматы на пистолеты французских партизан. А мы от обмена воздерживались – понимали, что автоматы скоро придётся куда-то сдавать, а пистолеты надо оставить, мало ли что будет дальше.

Наконец, танки тронулись в путь. Французские макизары вскочили на них и уехали, а мы остались.

Двух мнений, куда идти – в лагерь или в Анжери, – не было: пошли к Грише, в Анжери.

То, что мы увидели, было останками деревни. Вместо домов – груды камней, из которых вился дымок, догорали деревянные перекрытия, среди развалин бродили женщины и дети. Мужчины собрались на площади, изрытой воронками от разорвавшихся снарядов, и что-то обсуждали. Не было кафе, в саду которого мы с Яником ласкали Арлет и Поллет, не было дома кузнеца, в котором жил Гриша. Уцелели только церковь да пара домов возле нее.