Книга Чаша страдания - Владимир Голяховский

Усаживались, переговаривались. Слышались вопросы:

— Какая первая лекция?

— По марксизму-ленинизму.

— А ты откуда знаешь?

— На доске расписаний написано.

— Почему по марксизму? — для многих это было удивительно.

Институт носил имя Сталина, и в аудитории висел его большой портрет в маршальской форме. Студенты еще шумели, но вот появился лектор, лысоватый, невысокий, невзрачного вида, и встал на кафедру под портретом. Образ вождя как будто нависал над ним. Он терпеливо ждал, пока аудитория успокоится, оглядывал их и вдруг неожиданно выкрикнул громким, необычным для его небольшого роста голосом:

— Товарищи студенты, поздравляю вас с поступлением в наш институт имени товарища Сталина! — он сделал паузу и выпучил глаза, ожидая аплодисментов, но аудитория растерянно молчала. — Вы все будущие советские врачи, будете работниками советской медицины. А наша советская медицина — самая передовая в мире.

Он еще выразительнее выпучил глаза на слушателей, они еще больше притихли под напором его выкриков. Записывать Лиле пока было нечего. Лектор часто заглядывал в свой конспект, впечатление было, что он говорил не совсем уверенно. Во время войны он служил военным комиссаром, политруком батальона, поднимал солдат в бой криком «За родину, за Сталина, ура!», а после войны устроился преподавателем марксизма и продолжал преподавать такими же криками.

— Товарищи студенты, вы должны знать, что цель образования советской молодежи, — он снова сделал выразительную паузу, чтобы подчеркнуть то, что собирался сказать. Лиля вывела наверху первой страницы крупными буквами: «ЦЕЛЬ ОБРАЗОВАНИЯ».

После паузы лектор почти закричал:

— Цель образования состоит в том, что всем советским специалистам нужна правильная идеологическая подготовка. Великий Сталин учит нас, — он развернул газету «Правда» и с чувством прочитал цитату из речи Сталина.

Лиля была в нерешительности — надо конспектировать цитату? Решила пропустить. Закончив длинную цитату, лектор опять набросился на аудиторию с выкриками:

— Буржуазная лженаука западных ученых Менделя, Вейсмана и Моргана была окончательно развенчана академиком Лысенко в его выступлении на сессии Академии сельскохозяйственных наук и Академии наук СССР.

Почти никто в аудитории не интересовался выступлениями Лысенко и не думал об этом, студенты не были подготовлены к такому повороту лекции. Все-таки Лиля записала имена — Мендель, Вейсман, Морган. А для чего они нужны и что с ними делать, она не знала. В школьном учебнике по биологии вопросам генетики было уделено полстраницы. Возможно, там упоминались эти ученые, но школьники ничего не знали об этих основателях генетики.

Другое имя — Трофима Лысенко — слышали все, о нем много писали в газетах. Он создал теорию управляемой генетической наследственности, согласно которой приобретенные видовые признаки передавались потомству и становились наследственными. В 1930-е годы он работал агрономом в колхозе на Украине и на небольшом опытном участке земли добился повышенного урожая зерновых. Такой человек нужен был Сталину в сельском хозяйстве. После «раскулачивания» деревень миллионы самых умелых крестьян были уничтожены и сосланы в лагеря как «кулаки». Урожаи по всей стране резко снизились, и начался голод. Сталин проводил политику «выдвиженцев»: создавал новую интеллигенцию, выдвигая малоподготовленных людей из рабоче-крестьянской среды. Он прочитал в газете об успехе опытов Лысенко и сделал его академиком и директором Института генетики. В короткое время Лысенко был возвеличен до позиции оракула в науке. Все советские биологические и медицинская науки должны были безоговорочно следовать его «учению», в нем они должны были видеть приоритет отечественной науки.

Теория Лысенко указывала путь к созданию более совершенных видов зерновых, но она противоречила основным законам генетики и не подтвердилась на практике в колхозах: урожаи по стране не росли. Против Лысенко выступил академик Николай Вавилов, самый видный генетик, и с ним многие ученые. Но Лысенко, став любимцем Сталина, спровоцировал аресты трех тысяч ученых, буквально разгромил советскую генетику, а Вавилов погиб в тюрьме от голода.

Студенты ничего обо этом не знали. Лиля плохо слушала лектора, не понимала, что записывать. А он продолжал выкрикивать фразы, как привык кричать, поднимая солдат в бой:

— Гениальный труд товарища Сталина «Марксизм и вопросы языкознания» положил основание новому направлению советской науки. Товарищи студенты, мы все должны углубленно изучать эту работу товарища Сталина. На основании этого гениального труда на сессии Академии наук были полностью разоблачены так называемые «ученые», прихвостни буржуазного Запада, настоящие космополиты, которые преклоняются перед Западом. Товарищ Сталин гениально определил сущность этих буржуазных националистов, назвав их талмудистами и начетчиками. Нам, носителям передовой советской идеологии и науки, не к лицу преклонение перед западными лжеучеными. Нам всем надо гордиться приоритетом русских и советских ученых.

Лиля нерешительно записала: «Приоритет русских ученых».

Лектор продолжал:

— Вам, будущим советским врачам, предстоит углубленное изучение трудов великих русских ученых Пирогова, Мудрова, Мичурина, Павлова, Сеченова, Захарьина, Боткина и других. Их труды лежат в основе передовой советской медицины и биологии. Гордитесь и будьте всегда достойны ваших великих предшественников.

Знать эти имена свежеиспеченные студенты еще не могли. И еще меньше способны были они понимать, что выкрики лектора были по существу идеологической программой, по которой их будут учить шесть лет. В медицине и биологии, как и во всей советской науке, господствовало новое направление борьбы за приоритет всего «отечественного». Фактически оно сводилось к великорусскому шовинизму. Главным мотивом было осуждение преклонения перед западной наукой и культурой и, как следствие, почти полное отрицание достижений западной науки. Некоторые из новичков, у которых были знакомые старшекурсники, слышали, что в институте проводится настоящая «чистка», уволены многие лучшие профессора, особенно с еврейскими фамилиями.

Все-таки Лиля записала, что уловила: «Пирогов, Мичурин, Павлов, Боткин».

Студенты ерзали на скамейках, большинство не слушали лектора, а с любопытством крутили головами, рассматривая других. Китайцы все записывали. Лиля перегнулась через барьер и увидела, что китаец впереди нее усердно писал в тетради иероглифами по вертикали. Очевидно, писать по-русски он не умел. Она стала следить, как он быстро-быстро наносил черточки, которые складывались в иероглифы. Как интересно! Сама она уже ничего не записывала.

Водя глазами по рядам, она заметила на другой стороне аудитории высокого курчавого парня, сидевшего на самом верху. Он улыбался, слушая выкрики лектора, и ей показалось, что улыбка была скептическая, выражала скорее несогласие с выкриками лектора. Лиля запомнила этого парня.

После двух часов цитат из Маркса, Ленина и Сталина, лектор наконец забрал конспекты и газеты и сошел с кафедры. Все почувствовали облегчение и мгновенно позабыли, что он выкрикивал, только на лицах многих еще оставалось кислое выражение. Если считать, что преподаватель должен сеять знания и воспламенять интерес, то этот лектор по марксизму-ленинизму добился как раз обратного: студенты не только не получили от него никаких знаний, но цитатами, выкриками и хулой западных ученых он даже насторожил многих: так ли уж им нужны такие знания?