Книга Час абсента - Нина Вадченко

На пороге стояли Пономаренко и Роман.

— Не-не-не! — закричала Катерина. — Мужикам входить нельзя! У нас девичник. И вообще, мужики все…

— Сволочи! — хором гаркнул подвыпивший коллектив.

— Я вас за дверью подожду, — попятился Роман. — Зря мы сюда приехали. Опоздали. Они уже налакались. Какой серьезный разговор может быть? Что у них спросишь?

— А мы и на трезвую голову ментам ничего не собираемся рассказывать, — полезла в бутылку Катерина. — А на пьяную можем и поколотить. Девки, давайте мужика побьем, отведем израненные души!

— Если что, я рядом буду, — скороговоркой отбарабанил Роман и скрылся.

— Инночка, садись, — приказала Зита.

— Что празднуете? — поинтересовалась Пономаренко. Она пришла докапываться до истины. И даже обрадовалась, что все действующие лица в сборе и уже навеселе. То, что нужно. Не зря же народная мудрость гласит: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Инна внимательно изучила порозовевшие от алкоголя лица и, ни к кому, собственно, не обращаясь, провозгласила:

— Амалия осталась жива.

— Выпьем за Амалию! — залихватски проскандировала Катька. Ей уже было все равно, за кого пить, был бы повод, а впрочем, можно и без повода. А тут какая-то Амалия жива осталась. Значит, кому-то повезло. Чем не радость? — Ур-р-ра, Амалия!

Никто и ухом не повел. Все дружно приступили к очередной порции.

Только Зита-всевидящая на последнем глотке спросила:

— Эта Амалия наш человек?

Инна понюхала абсент, скривилась и стакан отставила, чем вызвала активное недовольство компании. Об Амалии уже никто не вспоминал. Появились дела поважнее, извечный вопрос: «Уважает она нас или нет?»

— Не могу я пить! — отбивалась Пономаренко. — Мне нужна трезвая голова.

— Зачем? — Удивлению Катерины не было предела. — Мы собрались, чтобы все забыть, а на трезвую голову это не получится. Значит? Значит, Инна, я тебя, конечно, уважаю, но тут тебе делать нечего! — рубанула она, и все согласно закивали.

Реакция у Пономаренко была, мягко говоря, странной. Вместо того чтобы подчиниться воле коллектива и опрокинуть рюмашку абсента, чем наглядно продемонстрировать свое уважение, она открыла рот и опять ляпнула нечто непонятное:

— Голубоглазого атлета, между прочим, повязала милиция и теперь допрашивает. — Журналистка медленно обвела глазами присутствующих. — С пристрастием допрашивает, — добавила она, вспомнив фокус с рыбками-людоедами.

Пономаренко еще на подходе сюда вычислила, к кому, собственно, она идет за истиной. Но ей не хотелось говорить в лоб, не хотелось, закусив удила, гневно выбрасывать обвинения напрямик. Она жаждала психологической игры. Хотелось уловить настороженный взгляд, нервный жест, поймать неверный ход, продиктованный паникой. Ей были нужны хотя бы косвенные доказательства собственной правоты. Ну не может человек быть таким непробиваемым!

— К черту голубоглазых атлетов! — митинговала Катька. — А он точно голубоглазый? — все же заинтересовалась она и задумалась.

Наступила пауза.

И в эту паузу снова вклинилась Инна со своими загадочными и ненормальными, с точки зрения большинства, словами.

— И Эдику недолго осталось гулять на свободе. Ведь это он подменил таблетки? Как только его возьмут, он все скажет как миленький.

И тут, наконец, она поймала взгляд, которого так ждала. Взгляд был молниеносным и торжествующим. Взгляд буквально орал: «Ни черта он не скажет! Дохлый номер!» Неожиданно Инна поняла, почему эта женщина так уверенно держится.

— Я знаю причину твоей уверенности, — выпалила она.

Пономаренко смотрела в окно. Казалось, журналистка разговаривала с воробьем, который сидел на ветке. Для всех она выглядела как человек, у которого только что поехала крыша.

Компания притихла. Даже Катерина молча грызла ломтик лайма — и ни гугу.

— Ты думаешь, что мужики будут молчать как рыбы… — в полной тишине произнесла Инна. — Каждый из них уверен, будто он отец ребенка, которого ты ему родишь. Согласна, гениальный расчет. Беременность — лучший кляп для мужика.

Надюнчик охнула, закашлялась и снова заплакала.

— Но молчать они будут до тех пор, пока не узнают, кто настоящий отец. А я знаю все.

Тут Пономаренко блефовала. Она только предполагала, но это могло оказаться и правдой.

— Знаю и, поверь, открою им глаза. Ведь настоящий отец ребенка — Алекс. Ты этого неродившегося младенца уже ненавидишь! Поэтому и используешь его в темных делишках. — Инна отвернулась от окна и посмотрела на потолок. — Мерзко придумано, но действует. Змея ты, хитрая и злобная.

— Недооценила я тебя, журналисточка, — прошипела змея, сбросив маску невинности.

— «Беременная крыса»! — ответила на вызов Инна.

— Коварная Шамирам, — обрела дар речи Зита-всевидящая. — Как я раньше не догадалась?

— Марина, — пискнула пораженная Катька, — в чем они тебя обвиняют?

— Зря я тебя не придушила. — Марина игнорировала всех, кроме Пономаренко. — Но ты не сомневайся, Червь-победитель еще коснется твоего гниющего тела.

Марина смахнула со стола недопитую бутылку с абсентом. Та упала на пол, не разбилась, завертелась и покатилась прямо Надюнчику под ноги.

Надюнчик завизжала, будто на нее летела граната, и вскочила.

— Сидеть на своих местах! — рявкнула Марина. Она достала из сумочки револьвер и буднично положила его рядом с косметичкой. Потом хладнокровно стала подкрашивать губы.

— Воинственная Шамирам, — прошептала Зита.

— Ты единственный технарь из всей компании. Только ты могла управиться с установкой скрытых камер на квартире Катерины. Ты приходила туда, чтобы забрать пленку с убийством Алекса. Потом смонтировала ее и подбросила Верунчику, чтобы заставить ее во всем признаться. И письмо с угрозой заточить Верунчика в колодец и разрезать пополам — твоих рук дело. Психологически все продумано верно. Верунчик сломалась. Тебя нет на снимках с последним днем Алекса, потому что снимали твои люди. Кто? Уж не тот ли голубоглазый атлет? И зачем ты их подбросила Надюнчику? Знала о ее слабых нервах. Знала, что Надюнчик была на квартире у Алекса. Знала, что она, несчастная, испугается и, если тебе повезет, всю оставшуюся жизнь проведет в психушке.

— Говоришь много, подруга. Ну ничего, у меня есть крюк, на котором я тебя подвешу за задницу. — Марина злобно улыбнулась «окровавленным» ртом. — А я спокойно уйду отсюда.

— За дверью караулит Роман, — напомнила Инна.

— Что Роман? Он твоего Серпантинова не спасет. Только я, слышишь, только я знаю, где он зарыт…

Пономаренко побледнела. Действительно, за всеми этими погонями и разоблачениями она не задумывалась, почему Серпантинов ни разу ей не позвонил. Некогда было.