Книга Нашествие с севера - Сергей Станиславович Юрьев

Рев толпы нарастал, заполняя всё пространство между стенами. Казалось, никакой звук не может пробиться сквозь него. И тут Нау начал говорить. Он говорил тихо, как будто и не хотел, чтобы его слова кто-нибудь услышал. Собственно, и слушать-то пока никто не собирался, лишь нарастала всеобщая жажда зрелища, которое было обещано, о котором говорили как о символе недавней победы. Нау начал говорить, и поначалу никто не заметил даже шевеления его губ, но большинство собравшихся на площади ощутили какое-то странное беспокойство, как будто с какого-то момента перестали узнавать самих себя…

– …и каждый из вас, видя смерть врага, на которого пала справедливая кара, испытает восторг, и ощущение сладости мира снизойдет на него. Но кто из вас сможет объяснить самому себе смысл ненависти и суть того восторга, который она порождает, настигнув жертву? Кто сможет сказать самому себе, что он знает меру справедливости, что он достаточно милосерден для того, чтобы назначать кару тому, кто равен тебе перед Творцом. А перед Ним равны мы все – сильные и слабые, мудрые и глупцы, добрые и злые, герои и трусы, красавцы и уроды, трудяги и нерадивые, знающие Путь и блуждающие в потемках. Все они равны в одном – Творец каждому оставляет надежду, и во всякой, даже самой ничтожной, твари заключена частица Его. В прошлом осталась только половина вечности, а вторая ее половина принадлежит каждому из нас, и частица надежды заключена в каждом ее мгновении. Так стоит ли осквернять ненавистью то, что когда-то было создано с любовью…

Незаметно сами собой смолкли все прочие звуки, и лишь голос Служителя звучал, тихий, но слышимый всеми. На высоком мосту, ведущем из королевских покоев на стену, стояла Сиятельная Элис вместе со свитой, но никто не заметил, когда она там появилась, из-за южной стены потянуло дымом погребального костра, но и на это мало кто обратил внимания. То, что говорил Нау, не всем было понятно и никому не было понятно до конца, но слова его завораживали, в них ощущалась сила, недоступная смертным.

Ведунья Сольвей стояла у высокого окна, выходящего на площадь, и, замерев, впитывала каждое слово. Она чувствовала: именно сейчас Нау хотя бы вскользь может упомянуть о тех тайнах, которые Служители прячут за семью печатями, не посвящая в них никого, кроме обладающих Даром, посвятивших себя Творцу. Ведуны и ведуньи сами редко делились своими знаниями друг с другом и старались передавать их только по наследству старшему из детей, а если не имели потомков, то единственному ученику. Они обычно даже избегали записывать рецепты снадобий, тексты заговоров, найденные ими на ощупь, знаки Силы. Иногда кто-то пользовался секретами, подслушанными или подсмотренными у других ведунов. Бывало и так, что иные из них нанимали разбойничьи ватаги, чтобы те вылавливали обладателей неведомых им знаний, а потом старались выведать их пытками, обманом, посулами. Но порой ведуны дарили друг другу свои тайны, и это было знаком дружбы и признательности. И никогда никто из них не упускал случая подслушать что-нибудь из уст Служителей. Сольвей сама не раз видела, как больной, которому не помогли никакие средства, исцелялся лишь по одному их слову. Ведунья запоминала эти слова, но когда она повторяла их, пытаясь кого-то вылечить, толку не было никакого. Служители умели вызывать дождь, находить утерянные вещи, называть виновных. Они редко брались за подобные дела, только если на то, как они утверждали, была воля Творца, но если брались, то исполняли всё, что обещали. И Сольвей никак не могла поверить в то, что всемогущий Творец, владыка множества миров, может снисходить до решения ничтожных человеческих дел, которые порой и ей самой казались скучны…

– …никто не лишается надежды, но своими темными делами и мыслями, ненавистью, жестокостью, подлостью и ложью любой из вас отягощает и удлиняет свой путь к Нему в этом мире и через множество иных миров. Иным придется опуститься к самой грани небытия, чтобы, оттолкнувшись от нее, снова воспарить ввысь. Но никому я не пожелал бы такой судьбы, ибо тогда длина пути будет сравнима с вечностью. До вас донесся запах скорби – это дым погребального костра, это та самая ведьма, та самая жрица, поклонявшаяся идолу, та заблудшая душа продолжила свой путь по Сотворенным мирам. Она умерла, не дождавшись казни, и в том ее счастье, потому что сгори она под ваши восторженные вопли, груз ненависти и злорадства, с которым вы ждали ее сожжения, погнал бы ее в стан врага там, за пределами мира. Смирите свой гнев. Будьте сильными.

Нау спустился с поленницы, взял горящий факел из рук стражника и сунул его в опилки, пропитанные смолой. Пламя мгновенно взлетело вверх, но обошлось без восторженных криков толпы. Все смотрели на огонь, пожирающий идола, а из задних рядов народ начал расходиться. Нау неспешно прошел между рядами стражников, а потом затерялся в поредевшей толпе.

– А зачем ты на дрова-то полез? – спросил его Герант, наблюдая через окно, как догорает костер на площади и расходятся последние зеваки.

Нау стоял напротив, прислонившись спиной к стене. Больше всего ему сейчас хотелось присесть, а еще лучше – лечь. Но в безлюдной галерее, где они договорились встретиться с Герантом, когда всё закончится, не было ни скамейки, ни лежанки.

– Чтобы привлечь внимание толпы, которая жаждет жертвы, нужно занять место жертвы, – устало отозвался Нау. – Стукни меня посохом – может, поможет…

– Что-то случилось?

– Ничего особенного… Только что на лестнице Иона встретил, потыкал он меня кулачишком в грудь, а потом разрыдался. Нельзя, говорит, книги жечь, книги, говорит, – всё равно что дети… Лучше бы, говорит, ведьму спалили.

– Объяснил?

– Куда там… Совсем старик заболел – и слышать ничего не хочет.

– Я сам с ним потолкую позже. Ты мне вот что скажи: зачем было раскрывать перед толпой содержание Откровений?

– Я сказал не больше, чем можно понять из книг местных Служителей… Да и того они уже не помнят. Тут не столь важно, что сказано, важнее – где, как и когда.

За углом раздался какой-то шорох, и Герант, стремительно метнувшись туда, заглянул в темный проем между двумя каменными столбами. Там, забившись в уголок, стояла Сольвей. Лица ее почти не было видно, лишь глаза испуганно блестели в полумраке.

– Знания прячутся в темных углах… – сказал он слегка насмешливо. – Ты можешь выйти, ведунья, у нас нет секретов, о которых мы можем проговориться, даже оставшись наедине. А когда надо, Служители понимают друг друга без слов…

Сольвей выпрямилась и вышла на свет. Короткий ее испуг прошел и сменился странным чувством, отдаленно напоминающим стыд, который изредка может испытывать маленькая девочка, которую родители журят за мелкую провинность.

– Ну, действительно, книжки-то зачем было сжигать, – сказала она после короткой паузы. – Всё равно их никто не смог бы прочесть.

– К любому письму можно подобрать ключ, а тем более к этому… Зеркало, свеча, восьмиконечная звезда… – ответил Герант. – А эти книги были древнее того зла, которое вторглось в наш мир. Они слишком опасны для того, чтобы их хранить. И скажи Иону, чтобы успокоился. Нам предстоит еще немало дел, и сейчас не время для его гнева…