Книга Бытовая химия - Мил Миллингтон

– Речь идет о преданности…

– Я и так была тебе преданна… и думала, что ты мне тоже предан.

– Прости меня. Просто…

– Неважно. Это не имеет никакого отношения к делу. Главное тут в том, что как бы это тебя ни удивляло, я не хочу за тебя замуж. Более того, скажу тебе, что не хочу даже пойти с тобой выпить. Не хочу разговаривать с тобой, видеть тебя и даже знать, жив ты или умер. Я не хочу за тебя замуж, я хочу, чтобы ты провалился в излом земной коры… Том?

– Да?

– Иди на…

Она повернулась, чтобы уйти прочь, но я быстро передвинулся и оказался к ней лицом.

– Но, Сара, пожалуйста, я не могу без тебя. Я не нахожу себе места. Ты не поверишь. Во мне нет ничего, ничего, кроме всепоглощающей боли, что тебя нет рядом. Я не могу спать, не могу работать, не могу думать о чем-либо, кроме тебя. Я пытаюсь есть, но еда не идет, Сара. У меня нет слюны, и еда застревает в горле. Горло сохнет, когда думаю о тебе, а думаю я о тебе все время. Сейчас я едва могу нормально разговаривать, мой глупый сухой язык огромен и неуклюж. Сара… – Я протянул руку и дотронулся до нее. – Я без тебя, как сухой колодец.

Она холодно посмотрела на мою руку. Рука безжизненно упала.

– Ну да, дело только в тебе и в том, как ты себя чувствуешь. Хорошо, ты тут главный объект, так давай скажем пару слов о тебе. Ты думаешь только о себе. Твои ноги воняют. Ты плохо трахаешься. Но хуже всего то, что ты трус. Все эти годы я слушала, как ты напыщенно разглагольствовал о славе, как она пуста и глупа, а ты такой умный и намного выше этой ярмарки тщеславия, и про бедного заблудившегося Хью, и: «Кому вообще есть дело до фотографии Рассела Кроу, покупающего блеск для губ?» Целые годы ты вещал о том, как не хочешь выделяться. Так вот… это чушь. Потому что я видела, как ты читаешь книжную колонку в «Гардиан» каждую, мать твою, неделю, и скулы на лице ходят ходуном, а потом ты отправляешься в свою комнату и пребываешь в скверном настроении весь день. Хмм… и почему каждый раз, когда у автора берут интервью на телевидении, тебе обязательно нужно смотреть, и каждый раз ты сидишь до самого конца и, фыркая, приговариваешь: «Мудозвон»? Почему так, Том? Потому что ты жаждешь славы и признания, причем так сильно, что твои внутренности завязываются в узел… но ты слишком труслив, чтобы даже попробовать себя в чем-то! Ты досмерти боишься критики, неудач и того, что люди не будут тебя любить. Так что же ты делаешь вместо этого? Ты можешь писать книги, но в то же время от этого отказываться. Так ты страхуешь свои ставки. Ты никогда не получаешь похвалу, которой тебе так хочется, но зато и не рискуешь быть униженным. У тебя нет медалей, но зато ты не последний, верно, да? «Уважаемый в узком кругу». Второй номер по собственному желанию.

Я думал, что меня вырвет. Я точно разревусь, я чувствовал, как дрожат мои губы, и я растопырил глаза, чтобы слезам было больше места и они остались под веками, вместо того чтобы течь по щекам. Я старался, чтобы голос мой не вибрировал, но он дрожал, то поднимаясь на тон выше, то опускаясь.

– Так ты хочешь сказать, что все взаимосвязано? Что я никогда не пойду ва-банк и на отношения это распространяется тоже?

– Господи, нет! Вот опять. Так, Том, ты мог бы себя описать в книге. Такова могла бы быть мотивация поступков твоего героя в минисериале на телевидении. Но в реальной жизни ты не настолько глубок. Ты просто хочешь иметь все и не терять ничего, все очень просто. Но, пожалуйста, попытайся, мать твою, понять, что я не объясняю твою психологию! Я просто поношу тебя в хвост и гриву. Потому что ты предал меня с какой-то проституткой, и поэтому я имею право это делать. Понимаешь? Ты выглядишь полным идиотом, когда играешь в догонялки. Ты далеко не так умен, как тебе кажется. Каждый раз, когда я смотрю велогонки, я с сожалением думаю о том, что твоя задница и в подметки не годится заднице любого из велосипедистов. Ты совершенно никчемный человек, мать твою, Том.

– Сара… я просто хотел…

– Ты хотел, чтобы тебе все сошло с рук. И готова поспорить: ты думал, что у тебя все получится, потому что ты уже написал эту сцену для себя в голове. Ты думаешь, что идиотское предложение, какая-то долбаная «грандиозная сцена» из поганой романтической драмы все вернет на свои места? На основе этого заблуждения, основанного только на твоих собственных интересах, ты являешься сюда и позоришь меня перед моими сотрудниками. В последний раз повторяю, Том: я не хочу тебя больше видеть. Проваливай…

Я разглядывал ее лицо и не нашел ни единого подтверждения тому, что искал. Сара смотрела на меня, и в глазах ее не было даже ненависти. То, что я увидел там, было еще больнее: я не представлял для нее никакого интереса. Я едва ли не споткнулся, когда развернулся, внезапно мне почудилось, что суставы моих ног соединены наперекосяк, но я умудрился остаться на ногах и, покачиваясь, вышел на улицу.

Меня все еще тошнило, но теперь у меня еще и кружилась голова. Я потерял ориентацию в пространстве и не знал, куда мне идти. Наверное, я выглядел пьяным. Я шел неизвестно куда, не чуя земли, но чувствуя, что ноги дрожат и подкашиваются. Мои ступни касались земли неожиданно или, наоборот, рассчитывали, что она на несколько сантиметров выше, чем есть на самом деле. Время исчезло: оно просто отсутствовало там, где я находился. Всего лишь тошнотворный душераздирающий рев в ушах, продолжавшийся вечность. Честно говоря, у меня было ощущение, что я умираю.

Потом из-за спины рука коснулась моего плеча.

Тело мое взорвалось изнутри, мысль о том, что Сара смягчилась немного и вышла следом, освободила меня. За один удар сердца состояние мое изменилось от нечеловечески жуткого до чудесного. Волна эйфории прокатилась по каждой клетке моего тела, внезапно озарив мое лицо насмешливой улыбкой, освободив мои легкие и подарив мне новую кожу. Метнувшись, я обернулся, чтобы взглянуть на нее.

Эквадорец в самой большой шляпе посмотрел на меня с неловкостью. За ним тащились остальные: они явно следовали за мной по улице, словно мы были паровозиком.

– Мне жаль, – сказал он, – но мы же играли. Мы играли, как и договаривались.

– Да, – ответил я тихо.

– Так… – Он поднял брови.

– Так что? Ах… да. Ваши деньги.

Мы вернулись на лимузине в город. Шофер высадил нас в центре, и я в костюме и с квартетом музыкантов-эквадорцев, гуськом перемещавшихся за мной, отправился на поиски банкомата.

– Спасибо, – сказал главный, когда я вручил ему пучок банкнот на довольно круглую сумму, означающую, что, по-видимому, я не смогу снять ничего с карточки еще целую неделю, – если мы вам. еще когда-нибудь понадобимся…

Я выразительно на него посмотрел, и он поспешил прочь со своими компаньонами.

Все в Эдинбурге казалось чужим. Я повернул голову, чтобы оглядеться кругом, здания казались перекошенными, или грязными, или похабного цвета. Но сильнее всего было ощущение, что я больше не принадлежу всему этому. Город жил своей жизнью, но она протекала мимо меня, словно инородное тело в кровотоке. Я начал спускаться с холма, исключительно потому, что спускаться было легче. Моя энергия иссякла, я был пуст, выжат. Впереди шли магазины, а за ними кафе. Поравнявшись с ним, я ввалился в дверь и хлопнулся за ближайший столик. Ни капли воли, чтобы сделать еще один шаг.