Книга Кабала - Александр Потемкин

— Пойду прилягу! — изрек он, однако никуда не ушел, а как сидел за столом на кухне, так и остался на своем месте. Правда, он стал старательно теребить свой нос. Вернейшее указание на то, что молодой человек хватил лишнего. — Вот что интересно, — продолжал Помешкин, — собственная сперма, разбросанная по углам жилища, — это дети Сущие или НеСущие? Ведь накушавшись маковой соломки, все представляешь Сущим. Но стоит мне на трезвую голову взять бинокль и приглядеться к окружающему миру, как абсолютно все представляется НеСущим. Получается, что разница между этими понятиями ничтожна или ее вообще нет. Потому что и один, и другой продукт устанавливаются воображением. Но если воображение в постоянных грезах, способно ли НеСущее установить подлинность Сущего? И наоборот? Если первый не может установить второго, то и второй не способен установить первого. Коли так, а в этом не приходится сомневаться, то я сам постоянно мигрирую между мной Сущим и мной НеСущим. А этот эффект мимикрии возник у меня лишь после счастливого знакомства с великим растением. До этого я ничего подобного не ощущал. Так что главный вопрос, который я хочу задать Кошмарову, будет звучать так: допустим, нанопилюля навечно переселит меня в мир грез, сохранится ли тогда в моем воображении это замечательное состояние — переход из одной ипостаси в другую? Оно, собственно, и очаровало меня окончательно. Пережив это ощущение, я решил всецело отдаться полевому цветку. Я даже стал реже любоваться своим Сущим, переходящим в НеСущее! После приобщения к кукнару я лишь дважды восторгался собой, разбрасывая вокруг семена жизни. Прежде такое случалось куда чаще, да что там — ежедневно! Если очкарик пообещает, что никаких значительных перемен не произойдет и путешествия из С в Н и обратно будут продолжаться, я с наслаждением приму его пилюлю. Не даст профессор таких гарантий — конечно, воздержусь. Возьму, так сказать, тайм-аут. Тщательно понаблюдаю тем временем за Петром Парфенчиковым. Тут меня станет интересовать главнейший вопрос: способна ли конкретная реальность, возникающая посредством волшебного зелья, являться НеСущей? Если так, тогда ответ будет однозначный — нет! Я не стану участником эксперимента с пилюлей русмак. Но если окажется, что в мире происходит постоянная метаморфоза С в Н и обратно, между реальностью, на самом деле не являющейся таковой, и нереальным, также не являющимся оным, то в этом случае я обязательно приму нанопилюлю. Потому что искренне желаю навечно переселиться в мир изменчивых категорий. То ты есть, то ты не есть, и никак невозможно установить: ты — это ты или ты — это не ты, а даже неизвестно, кто. То Григорий Помешкин, то Никто Никакой! Прекрасная игра между Сущим и НеСущим, между тобой и не тобой, наваждением и просветлением. В таком отвлеченном мире и должен жить человек будущего, когда ощущение себя самого настолько условно, непонятно и неконкретно, что нет никакой необходимости ни в агрессии, ни в сердобольности, ни в деньгах, ни во власти, ни в любви или ненависти. Я хочу жить в мире абстракций, где мимикрия торжествует над стереотипами реальности. Где нет грани между тем, что есть, и тем, чего нет!

Молодой человек продолжал вслух размышлять о чувственном и инертном восприятии мира. Он словно не замечал, что по кухне покойной Фатеевой из угла в угол нервно носится господин Парфенчиков, в свою очередь довольно громко рассуждающий совсем на другие темы. В данный момент Петра Петровича интересовал вопрос, есть ли чтонибудь во Вселенной, чего нельзя было бы использовать одновременно и на пользу и во вред. Он искал действие или исключительно негативное по характеру, или несущее лишь добро. Размышления такого рода предвосхищали дискуссию с профессором, который, по мнению Парфенчикова, может уклониться от поставленной задачи и не отправить его с приятелем в мир вечного кайфа.

— Если Кошмаров приведет аргумент, что русмак может оказаться двойного действия, а значит, вредным для использования, я должен в пух и прах разбить его доводы, — говорил Петр Петрович. — Но что же найти в этом огромном мире, что имеет лишь один принципиальный знак — плюс? Жизнь — это минус, потому что имеет конец. Смерть — тоже минус, потому что не имеет конца. Время постоянно сопровождают три знака: минус — все прошедшее, плюс — нечто будущее и плюс с минусом — каждый раз все настоящее. А как определить размышления, переходящие в мудрость? Это же вечный процесс. Тоже со знаком минус! Мудрость со временем становится банальной глупостью. А математические величины? Они вообще могут быть с разными знаками. Итак, я не могу найти ничего, действующего во все времена со знаком плюс. Это означает, что в мире у всего, доступного моему разуму, имеется две стороны. И убийство человека, и прерывание беременности, и сжигание головок мака, и политическая пассивность, и социальная отрешенность, и талант, и глупость! В общем, абсолютно все! Одна сторона полезная, другая вредная. А в каком смысле глупость может быть полезной? Если мы признаем две стороны, то априори акцептируем два взгляда на события и вещи. Глупец полезен умнику. Им легче манипулировать, доход присваивать. Так и маковый цветок. Он Петру Петровичу чрезвычайно полезен. Мое замкнутое на маковой головке сознание превосходит самоуверенный мир любого не похожего на меня умника. Для иного же мак — смертельное растение. Одним словом, на провокации очкарика отвечать не стоит. Да будут ли они? Вряд ли профессор решится на какой-нибудь шантаж. А если подсунуть ему его же нанопилюлю? Как он изменится, а? Да, точно! Вначале он снабжает нас русмаком. А уж потом мы тайно даем ему рукген. И в полной безопасности наблюдаем за его метаморфозами. Если он отправляет нас, правда, по нашему согласию, в невозвратное путешествие, то и от нас получит весьма эффективное послание. Кошмаров и без межнационального генетического купажа достаточно умен, а нанопилюля сможет поднять его ай-кью до 140. Это наивысший умственный показатель. Он отличал Шопенгауэра, Достоевского, Эйнштейна, Макса Планка, Леонтьева, Бора, Кейнса от всех остальных. Тогда невероятные способности очкарика засверкают как грани алмаза. После преображения профессор будет способен щелчком пальцев улучшить российскую породу, усовершенствовать массы людей, особенно бюрократов и чиновников. Впрочем, конечно, и всех умственно отсталых, недоношенных и недоделанных. Так сказать, двоечников и троечников, армейских прапорщиков и милиционеров. Гриша, а, Григорий? Слышишь? — позвал Петр Петрович Помешкина. — Мне тут мысль пришла, после получения русмака тайно одарить профессора его собственным изобретением — нанопилюлей рукген. Что скажешь?

— Для чего? — Григорий Семенович поморщился, не до конца еще придя в себя после напряженных размышлений.

— Чтобы он одним махом смог изменить российский люд, поднять его на высокие места в интеллектуальной карте Европы и всего мира. Благородное дело сделаем. Согласен?

— Как хочешь. Мне все равно. Я другой темой занят. Любовь к родине для меня совершенно нездоровое чувство, возникающее у людей, не способных вынести социальные противоречия или удары судьбы.

— Вот только думаю, как ему ее подсунуть? Он никогда у меня не только не ел, но и не пил. Куда же спрятать пилюлю, чтобы она в его желудке оказалась? Имеешь идею? Ничего в голову не лезет.

— А ты его когда-нибудь угощал?

— Что у меня есть, кроме молотой головки и краюхи хлеба?