Книга Рилла из Инглсайда - Люси Мод Монтгомери

— Вы, несомненно, заслуживаете хорошего отпуска, Сюзан. Лучше отдохните целый месяц… столько положено длиться медовому месяцу.

— Нет, миссис докторша, дорогая, двух недель мне хватит. К тому же я должна быть дома по меньшей мере за три недели до Рождества, чтобы как следует к нему подготовиться. В этом году у нас будет Рождество, настоящее Рождество, миссис докторша, дорогая. Вы не думаете, что у наших мальчиков есть шанс вернуться домой к тому времени?

— Нет, не думаю, Сюзан. И Джем, и Ширли пишут, что не рассчитывают вернуться до весны… а Ширли, возможно, вернется только в середине лета. Но Карл Мередит будет дома, и Нэн, и Ди; и мы непременно снова устроим великолепный праздник. Мы поставим стулья для всех, Сюзан, как вы сделали это в наше первое военное Рождество… да, для всех… и для моего дорогого мальчика, чьему стулу суждено впредь всегда пустовать… мы его тоже поставим, как для всех остальных.

— Вряд ли я когда-нибудь забыла бы накрыть место для него, миссис докторша, дорогая, — сказала Сюзан, вытирая слезы, и отправилась упаковывать вещи для своего предстоящего «медового месяца».

Глава 35

«Рилла-моя-Рилла!»

Карл Мередит и Миллер Дуглас вернулись домой перед самым Рождеством, и весь Глен св. Марии встречал их на станции. Играл оркестр, приглашенный из Лоубриджа. Миллер был оживленным и улыбающимся, несмотря на свою деревянную ногу. Он превратился в широкоплечего, внушительного мужчину, и медаль «За безупречную службу» на его груди позволила мисс Корнелии до такой степени примириться с недостатками его родословной, что она тактично признала его помолвку с Мэри. Последняя немного поважничала — особенно после того, как Картер Флэгг взял Миллера в свой магазин и сделал приказчиком.

— Конечно, о фермерской работе для нас теперь не может быть речи, — говорила она Рилле, — но Миллер думает, что ему понравится торговать, когда он снова привыкнет к мирной жизни, да и Картер Флэгг будет более приятным хозяином, чем старая Китти. Мы сыграем свадьбу осенью и поселимся в старом доме Мидов. Я всегда считала, что этот дом, с эркерами и мансардой, самый красивый в Глене, но и мечтать не смела, что когда-нибудь буду в нем жить. Разумеется, пока мы его лишь снимаем, но, если дела пойдут так, как мы рассчитываем, и Картер Флэгг сделает Миллера своим компаньоном, когда-нибудь этот дом станет нашим собственным. Ну и ну, я, похоже, малость преуспела в жизни, а? Особенно если учесть мое происхождение. Я никогда и не надеялась стать женой приказчика. Но Миллер парень по-настоящему честолюбивый, и жену получит такую, которая во всем будет его поддерживать. Он говорит, что не видел ни одной француженки, на которую стоило бы взглянуть второй раз, и все то время, что провел вдали от дома, был всем сердцем верен мне.

Джерри Мередит и Джо Милгрейв вернулись домой в январе, и потом всю зиму юноши из Глена и его окрестностей возвращались домой по двое и по трое. Ни один из них не вернулся точно таким, каким уходил на фронт, — включая даже тех, кому повезло и удалось избежать ранений.

В один из весенних дней, когда на лужайке перед Инглсайдом снова расцвели нарциссы, а берега ручья в Долине Радуг покрылись душистыми белыми и лиловыми фиалками, маленький, неторопливый местный поезд подъехал к гленской станции. Пассажиры редко прибывали в Глен этим поездом, так что никто не встречал его, если не считать недавно вступившего в должность нового начальника станции и маленького песика, четыре с половиной года встречавшего каждый поезд, который, дымя паровозной трубой, подъезжал к станционной платформе. Тысячи поездов встретил Понедельник, но ни на одном из них не вернулся юноша, которого он ждал и высматривал среди пассажиров. Однако Понедельник по-прежнему не спускал с каждого приближающегося поезда внимательных глаз, в которых продолжала теплиться надежда. Возможно, порой его собачьему сердцу случалось дрогнуть; он старел, его донимал ревматизм; когда он, встретив очередной поезд, неторопливо возвращался в свою конуру, он никогда не бежал, а брел очень медленно, с понуро опущенной головой и уныло повисшим хвостом, который прежде так дерзко загибался на спину.

На этот раз с поезда сошел один пассажир — слегка прихрамывающий высокий молодой человек в полинявшей форме. У него было бронзовое от загара лицо, а в рыжеватых кудрях, обрамлявших лоб, виднелась седина. Новый начальник станции взглянул на него с беспокойством. Разумеется, он уже привык видеть выходящих из поезда людей в военной форме — одних встречала взбудораженная толпа; другие, не предупредившие о своем приезде, выходили на платформу тихо и неприметно, как этот лейтенант. Но было нечто необычное в осанке и чертах этого молодого мужчины, что привлекло внимание начальника станции и заставило его с несколько большим интересом задуматься о том, кто перед ним.

Что-то желтое с черным стрелой пронеслось мимо начальника станции. У Понедельника одеревенели суставы? У Понедельника ревматизм? Понедельник стар? Не верьте! Понедельник снова был щенком, сошедшим с ума от буйной омолаживающей радости.

Он наскакивал на высокого лейтенанта с лаем, рвавшимся из горла, несмотря на душивший его восторг. Он кидался на землю и катался по ней в безумии радушия, приветствуя возвращение хозяина. Он пытался карабкаться вверх по форменным брюкам лейтенанта и соскальзывал вниз и распластывался на земле в экстазе, который, казалось, разорвет на куски его маленькое мохнатое тело. Он лизал ботинки лейтенанта, а когда тот, со смехом и со слезами на глазах, сумел наконец схватить маленькое существо в объятия, Понедельник положил голову ему на плечо и лизнул его загорелую шею, издавая при этом странные звуки — нечто среднее между лаем и рыданием.

Начальнику станции была известна история Понедельника. Теперь он знал, кто этот вернувшийся лейтенант. Долгое ожидание закончилось для Понедельника. Джем Блайт вернулся домой.

«Мы все очень счастливы… и взволнованы… и благодарны Богу, — писала Рилла в своем дневнике неделю спустя, — хотя Сюзан еще не оправилась — и я думаю, никогда не оправится — от ужасного потрясения: Джем вернулся домой в тот самый вечер, когда она, по причине слишком напряженного трудового дня, приготовила всего лишь скромный ужин «на скорую руку»! Мне никогда не забыть, как она выглядела, когда, точно безумная, металась между кладовой и погребом, доставая припрятанные деликатесы. Как будто кому-то было дело до того, что стоит на столе… никто из нас все равно не мог есть. Да нас хлебом не корми, дай только посмотреть на Джема! Мама, похоже, боялась отвести от него глаза, чтобы он как-нибудь вдруг не исчез. Как чудесно, что Джем снова с нами… и маленький Понедельник тоже. Понедельник отказывается хоть на миг расстаться с Джемом. Спит в ногах его кровати и сидит рядом с его стулом за едой. А в воскресенье он пошел вместе с Джемом в церковь и настоял на том, чтобы дойти с ним прямо до нашей скамьи, где уснул у ног хозяина. Посреди проповеди он проснулся, вскочил с лаем и не успокоился, пока Джем не взял его на руки. Но никто в церкви, похоже, не был недоволен, а мистер Мередит подошел после проповеди к Джему и, погладив Понедельника по голове, сказал: