Книга Чернь и золото - Адриан Чайковски

— У нас осталось всего шесть или семь человек, которые владеют секретом таких клинков — но эта шпага, как и все лучшее наше оружие, происходит из Века Сведущих.

— Как-как? — В Коллегиуме она такого термина не слыхала.

— Из давних дореволюционных времен, — объяснил он.

— Как же такое возможно? — Клинок слабо поблескивал при свете зари. — С тех пор пятьсот лет прошло.

— А выковали ее еще лет на сто раньше. Тогда наши люди не знали сомнений: они просто верили и полагались на свое мастерство. Я владею ею в совершенстве, хотя и предпочитаю коготь; это дает мне право дарить ее кому захочу. Считай, что это подарок от обоих твоих родителей. Я прошел весь ритуал перед судьями на Паросиале — если захочешь, я и тебя когда-нибудь туда приведу.

Таниса не сразу поняла, о чем речь. Она слышала, что остров Паросиаль для мантидов место священное, но Тизамон говорил не просто о какой-то святыне, а о Бойцовых Богомолах — древнем ордене, ревниво хранящем свои секреты.

— Они меня не примут, ведь я полукровка, — сказала она.

— Если я поручусь за тебя и сам стану твоим учителем… если твое мастерство достигнет должного уровня, никто не поднимет голоса против тебя. Решай, Таниса. Отец из меня незавидный. Нет у меня ни земель, ни поместий — ты можешь унаследовать только мое ремесло.

— Я согласна, — ответила она, не дав себе времени задуматься о множестве «но» и «если».

Как только вошла Кимена, настала полная тишина. Даже Стенвольд, корпевший над документами, которые ему принесла Таниса, инстинктивно поднял глаза — и затаил дыхание.

Ночью она была усталая, грязная, покрытая синяками — заморыш какой-то, а не Миннская Дева.

Теперь, не сомкнув, вероятно, глаз, она явилась перед своими сторонниками именно такой, какой они хотели видеть ее — в боевых доспехах.

Голову и шею покрывали конический шлем и стальной ворот, грудь — черный мужской панцирь с двумя нарисованными красными стрелами. Одна указывала в землю, другая в небо. «Мы пали, но поднимемся вновь» — так истолковал Стенвольд этот девиз. Далее шла короткая кожаная юбка с серебряными заклепками, но голубовато-серые руки и ноги остались голыми в знак того, что Кимена не рядовая копейщица, а предводительница повстанцев. Черный плащ развевался у нее за плечами.

Громкое «ура», которое она вполне заслужила, звучало только на лицах: шум мог привлечь к убежищу нежелательное внимание.

— Хизес, — произнесла Кимена. Названный тут же подался вперед. — Ты принес мне надежду, и я этого никогда не забуду.

Сказав это, она сжала его запястье. Раньше их отношения были не столь дружелюбными, решил Стенвольд: Хизес для того и возглавил спасательную операцию, чтобы это исправить. Временный лидер прослезился и хотел отойти, но Кимена удержала его за рукав.

— Вы пришли сюда со всего города, — обратилась она к подпольщикам. — Почти всех вас я знаю. Вы друг с другом не всегда ладите: революция, о которой думает каждый из вас, всегда немного не такая, как у соседа. Однако вы все же собрались под одной кровлей, чего я до ареста никак не могла добиться. Поблагодарим осоидов хоть за это.

По собранию прокатился смех. Стенвольд переводил взгляд с одного лица на другое: молодые и старые, мужчины и женщины, миннские солдаты-жуканы и представители других рас: цикадоны-полицейские, мушиды из городских банд, даже краснокожие муравины из покоренного города Майнеса. Все они смотрели на Кимену и и ждали ее приказаний.

— Вы, наверное, думаете, что я собираюсь поднять против Империи весь город до последнего жителя, с мечами и кольями.

Раздалось несколько утвердительных возгласов, но большинство ожидали, что она скажет дальше.

— Вам всем известно, что Боров мертв. — Усердные кивки и усмешки в ответ. — Но знаете ли вы, кто убил его?

Тишина.

— Не я, хотя мне очень хотелось бы. И не Хизес, и не кто-то другой из наших. Так кто же? — Кимена обвела взглядом круг обращенных к ней лиц.

— Говорят, он поссорился с другим осоидом из-за женщины, — сказал кто-то. — Одного офицера будто бы казнили за это.

— Капитана Раута, я слыхал, — добавил другой. — Из его свиты. Об этом субчике мы тоже плакать не станем.

— Вот, значит, какие слухи они распускают? — перебила Кимена. — Что осоиды передрались между собой в то самое время, когда Хизес взламывал дверь моей камеры? Новый миннский губернатор будет, безусловно, еще хуже старого: посмотрите на него, и вам станет ясно, зачем Борова убрали с дороги. Подумайте еще вот о чем: с чего они так трубят о его смерти? Для чего им нужно, чтобы мы об этом узнали? — Кимена, колыша плащом, прошлась вдоль первого ряда слушателей. — Нам всем хорошо знакома не только сила, но и хитрость врага. Вспомните, как нанятые губернатором сыщики засадили меня в тюрьму! Почему же теперь они так спешат раззвонить повсюду о гибели Борова? Очень просто: чтобы подтолкнуть нас к восстанию. Они знают, что наши силы растут, и не хотят, чтобы мы стали еще сильнее. Если мы выступим, нас тут же утопят в крови, ибо время для восстания еще не приспело.

Кимена полностью завладела аудиторией — все, считая и Стенвольда, глаз с нее не сводили.

— Какое-то время, самое меньшее пять недель, о восстании не может быть даже речи. Не могут же они все время стоять с занесенным мечом — когда-нибудь они опустят его, а мы тем временем наберемся сил. Наше время непременно придет, но мы должны перехитрить осоидов, если хотим победить их. Одной силой их не возьмешь. Хизес поступил мудро, воспользовавшись помощью чужеземцев. Осоиды, которые видели их, — таких, правда, немного осталось, — подпольщики с одобрительным ропотом оборачивались на Тизамона, — так вот, они скажут, что заключенных освободили какие-то пришлые воины. Прошу и вас повторять это всюду, где могут услышать осоиды, — авось это ослабит их бдительность. А вот подозрения разжигать не стоит — вы поняли теперь, почему?

Они поняли. Эта женщина — гениальный оратор, подумал Стенвольд. Обращаясь ко всем вместе и к каждому в отдельности, она за считанные минуты сплотила этих разобщенных людей.

Его надежда на скорое восстание в Минне увяла, но без Кимены надеяться и вовсе было бы не на что.

Отправив бойцов сопротивления по своим ячейкам, Кимена не ушла отдыхать — кто бы мог подумать, что она только что вышла на волю? Сев напротив Стенвольда, она подозвала к себе всю его группу. Чи устроилась рядом с дядей, Тото занял место чуть позади, Тизамон и Таниса, не расстававшаяся с подаренной шпагой, — с другой стороны. Ахей кутался в свою хламиду, словно простуженный.

— Таких революционеров, как ты, я еще не встречал, — сказал Стенвольд, неохотно отложив в сторону осоидские бумаги. — У нас в Коллегиуме революционных деятелей зовут хаотистами — как за недостаток сплоченности, так и за стремление сеять хаос. Не знаю ни одного, кто стал бы на твоем месте призывать свое войско к терпению.

— Я просто люблю свой наивный город, — сказала Кимена. — Твое имя мне знакомо, мастер Стенвольд Вершитель — его еще поминают у нас. Одни говорят, что ты храбро сражался, защищая наш город, другие — что ты сбежал с поля боя.