Книга Девять правил соблазнения - Сара Маклейн

Ралстон был охвачен одной-единственной мыслью: «Я так и не сказал ей, что люблю ее».

Он видел, как Калли упала перед ним на колени и начала расстегивать его сюртук, проводя руками по груди и пытаясь обнаружить рану.

Она жива.

Его пронзило чувство облегчения, горячее и подавляющее все другие мысли, и он мог лишь наблюдать за ней, повторяя про себя, что Калли жива и невредима, пока это не дошло до него окончательно.

Шквал эмоций, который обрушился на него за считанные мгновения до выстрела — страх, что он может потерять ее, что она может быть ранена, — лишил его способности мыслить.

Он застонал от боли, и Калли, ощупав его руку, замерла, глядя на него полными слез глазами.

— Где тебе больно?

Он сглотнул комок, застывший в горле, появившийся от возникшего перед ним образа: она такая обеспокоенная, полная переживаний, так любящая его. Ему хотелось заключить ее в объятия, но сильнее оказалось желание хорошенько отругать.

— Что, черт возьми, ты здесь делаешь? — взорвался он, и Калли широко раскрыла глаза от удивления.

— Гейбриел, — мягко вмешался Ник, ножом отхватывая рукав его сюртука, — будь осторожен.

— И не подумаю! — Ралстон вновь повернулся к Калли. — Ты не можешь болтаться по Лондону, когда только вздумается, Калли.

— Я приехала, чтобы спасти тебя... — начала Калли и умолкла.

Ралстон хрипло рассмеялся.

— Думаю, что вместо этого тебе прекрасным образом удалось подставить меня под пулю.

Ралстон не обратил внимания на приблизившегося к ним Оксфорда, который, продолжая оправдываться, все бормотал:

— Я целился в сторону.

— Гейбриел, — произнес Ник предупреждающим тоном, отрывая рукав рубашки у брата. Ралстон поморщился, не уверенный, что Ник сопереживает физическим мучениям брата. — Перестань.

— И ты тоже хорош! — Ралстон повернулся к Бенедикту. — О чем ты только думал! Это надо же — привезти ее сюда!

— Ралстон, ты прекрасно знаешь, что ее невозможно остановить.

— Ты должен держать своих женщин под контролем, Аллендейл, — сказал Ралстон, вновь поворачиваясь к Калли. — Когда ты станешь моей женой, я тебя посажу под замок, клянусь Господом!

— Гейбриел! — Теперь Ник уже рассердился.

Ралстону это было безразлично. Он повернулся к брату, в то время как хирург опустился перед ним на колени и осмотрел рану.

— Ее могли убить!

— А как насчет тебя? — На этот раз в разговор вмешалась Калли: ее до этой поры сдерживаемая энергия нашла свой выход в гневе, и мужчины дружно обернулись, удивленные, что она посмела вмешаться в разговор. — Как насчет тебя и этого бездумного намерения защитить мою честь, размахивая оружием в этом нелепом месте с Оксфордом. — Она произнесла имя барона с презрением. — Вы словно дети. Это нелепое, безрассудное, свойственное именно мужчинам поведение... да кто вообще в наше время стреляется на дуэли?

— Я стрелял в сторону, — вмешался Оксфорд.

— Ох, Оксфорд, кого это волнует! — воскликнула Калли и, вновь повернувшись к Ралстону, сказала: — Ты беспокоился за меня? А как ты думаешь, что чувствовала я, зная, что, когда приеду сюда, могу найти тебя мертвым? Как ты думаешь, что я почувствовала, когда услышала этот выстрел? Когда увидела, как мужчина, которого я люблю, падает на землю? Из всех твоих эгоистичных поступков, совершенных за всю жизнь — а я уверена: ты совершил их немало, — этот самый самонадеянный и оскорбительный. — Теперь Калли уже плакала, не желая останавливать слезы — или не в силах остановить. — И что я буду делать, если ты умрешь?

Его боевой пыл угас при виде ее слез. Ему непереносима была мысль, что она так переживает из-за него. Ралстон отодвинул в сторону доктора и обхватил ладонями ее лицо, не обращая внимания на боль в руке. Он притянул ее к себе и твердо произнес:

— Я не собираюсь умирать, Калли. Это всего лишь царапина.

Его слова, в точности повторение тех, что она сказала ему несколько недель назад в фехтовальном клубе, вызвали у нее слабую улыбку.

— Откуда тебе известно, что это?

Ралстон улыбнулся и нежно поцеловал ее, забыв обо всех присутствующих.

— Вот что, моя императрица. У нас теперь будут совершенно одинаковые шрамы. — Вновь слезы подступили к ее глазам, она с опаской посмотрела на его рану, а он повторил: — Я не умру, милая. Еще очень и очень долго.

Калли подняла бровь — жест, который она позаимствовала у него.

— Даже не могу в это поверить, Гейбриел. Похоже, ты не слишком искусный стрелок.

Ралстон, прищурившись, бросил сердитый взгляд на брата, когда тот хихикнул над словами Калли, затем вновь повернулся к ней.

— Запомни, Кальпурния: я великолепный стрелок, если только мне не приходится переживать, что ты можешь попасть под пули.

— С чего бы переживать за меня? Это ведь ты участвовал в дуэли!

Потерявший терпение хирург приступил к осмотру раны, и Ралстон поморщился.

— Милорд, — обратился к нему доктор, когда Ралстон зашипел от боли. — Боюсь, мне придется извлечь пулю. Это причинит вам некоторое неудобство.

Ралстон кивнул доктору, который уже доставал из своего саквояжа зловещего вида инструменты, готовясь к процедуре.

Калли нервно посмотрела на инструменты:

— Вы уверены, что хотите сделать это прямо здесь, доктор? Возможно, нам следует отправиться в какое-нибудь другое место... не столь живописное?

— Это место ничем не хуже, миледи, — любезно ответил доктор. — И это не первая пуля, которую мне приходится извлекать на этом самом поле, и, уверен, не последняя.

— Понятно, — ответила Калли, и по ее тону было ясно, что на самом деле она мало что поняла.

Ралстон коснулся ее руки. Когда он заговорил, то в голосе послышалась такая настойчивость, какой раньше она никогда не слышала.

— Калли... это пари...

Калли покачала головой:

— Мне безразлично это глупое пари, Гейбриел.

— И тем не менее... — Он поморщился, когда доктор проткнул его рану. — Я был идиотом.

Она, со скептическим видом наблюдая за действиями доктора, кивнула:

— Готова с тобой согласиться. Но я тоже была хороша — поверила самому плохому. А потом Бенедикт сказал мне, что ты здесь... Я так беспокоилась, что тебя могут застрелить. И тогда я приехала сюда, и из-за меня тебя ранили.

— Хуже было бы, если бы ранили тебя: это причинило бы мне гораздо больше страданий. Понимаешь, императрица, похоже, я крепко в тебя влюбился.

Она дважды моргнула, широко раскрыв глаза, словно не совсем поняла значение сказанных им слов, и прошептала: