Книга Детство - Карл Уве Кнаусгорд

Тик-тик-тик!

Тик-тик-тик!

Я так и бежал за Гейром всю дорогу до магазина, где продавались конфеты и куда мы всегда заходили после бассейна, это было для нас главным удовольствием во время таких поездок. Гейр встретил меня перед входом, от нетерпения он топтался на месте. Я подбежал к нему. Снегоуборочные машины нагребли такие сугробы, что мы стояли на полметра выше обычного, и с такой новой точки магазин предстал перед нами в непривычном виде, как будто это подвал. Эта подвальность изменила все остальное. Одного беглого взгляда хватило, чтобы его полки сделались просто «полками», а товары — «товарами», расставленными в самой обычной комнате самого обычного дома; одним словом, чтобы магазин сделался «магазином», мысленно я это не сформулировал, это выразилось только в некоем ощущении, которое, едва мелькнув, тут же улетучилось.

Гейр открыл дверь и вошел в магазин.

Я — за ним.

— У нас совсем мало времени? — спросил я.

— Да, — сказал он. — Автобус отходит через одиннадцать минут.

Продавщица в служебном помещении отложила газету, вышла к прилавку и встала за ним с безразличным и, пожалуй, несколько презрительным выражением лица. Она была старая и безобразная, с большой волосатой бородавкой на подбородке.

Одна из стен была вся целиком занята курительными трубками и ершиками для трубок, папиросной бумагой, машинками для набивания сигарет, пачками табака и сигарет, табакерками всех форм и расцветок, каждую украшали надписи, выполненные разными шрифтами, и маленькие стилизованные картинки, изображавшие собак, лис, лошадей, парусники, гоночные автомобили, улыбающихся негров, дымящих моряков, небрежно возлежащих женщин. Полка с конфетами, в которую мы сейчас впились глазами, занимала другую стену. В отличие от табачных товаров конфеты были без оберток: шоколадные, леденцы и жевательные конфеты были выставлены в прозрачной пластиковой упаковке и сами за себя говорили без посредства каких-то картинок: что, дескать, видишь, из того и выбирай. Черные были солоноватые или со вкусом лакрицы, желтые — лимонные, оранжевые — апельсиновые, красные — земляничные, а коричневые — шоколадные. Маленькие квадратные шоколадки в твердой оболочке, называвшиеся «рекрутами», были с карамельной начинкой, как и обещала их форма, шоколадки в виде сердечек — с мягкой желейной начинкой с абрикосовым вкусом, что также было вполне ожидаемо. Цветовой код соблюдался и в леденцах, и жвачках, но попадались и исключения, в которых мы научились разбираться за эти вечера. У некоторых черных леденцов вкус был темно-зеленый, в то время как у темно-зеленых леденцов вкус иногда оказывался как у пастилок от простуды и отдавал эвкалиптом — то есть был посветлее, а не конфетно-зеленый, как можно подумать, судя по их цвету. А еще были черные леденцы с анисовым вкусом «Датского короля», то есть коричневато-оранжевым. Как ни странно, но никогда не случалось так, чтобы у коричневато-оранжевых конфет «Датского короля» вкус, наоборот, был черный, не водилось также и эвкалиптово-зеленых леденцов со вкусом темно-зеленых или черных конфет.

— Ну, каких тебе? — спросила продавщица.

Гейр уже положил на прилавок деньги, которые собирался потратить, и наклонился вперед, чтобы получше разглядеть ассортимент конфет, он явно растерялся оттого, что времени оставалось так мало.

— Э-э-э, — начал он.

— Давай скорее, — поторопил я.

И тут он выпалил:

— Три вот этих, три этих и три этих, и еще четыре этих, и одну этих, и одну этих, — сказал он, тыкая пальцем в различные упаковки.

— Три — тех? — сказала продавщица и, открыв пустой бумажный пакет, повернулась к витрине.

— Зеленые леденцы. А вообще лучше четыре. И три красно-белых. И пять «пустышек».

Когда мы вышли с пакетиками, до отправления автобуса оставалось всего четыре минуты. Как раз успеем, успокаивали мы друг друга, сбегая по лестнице вниз. Ступеньки были скользкие от утоптанного снега, так что приходилось держаться за перила, а это не позволяло бежать быстро. Под нами простирался город: белые улицы, казавшиеся желтыми в свете уличных фонарей, и автобусная станция, где по белому снегу то и дело плавно, как сани, подъезжали и отъезжали автобусы, высилась черепичная крыша церкви и торчал ее зеленый шпиль. Надо всем этим вздымался черный небосвод, усеянный мерцающими звездами. Когда оставалось каких-то десять-пятнадцать ступенек, Гейр отпустил перила и рванул вперед. Через несколько шагов он стал терять равновесие. У него оставался только один шанс удержаться на ногах: если он будет бежать дальше не останавливаясь и не сбавляя скорости. И он мчался вперед сломя голову. Затем поменял тактику и попытался скользить, но тело еще не потеряло набранной скорости, он упал ничком в сугроб на краю тротуара. Все произошло так быстро, что я засмеялся только тогда, когда он уже упал.

— Ха-ха-ха!

Он не двигался.

Вдруг он серьезно ушибся?

Я как можно скорее прошел остаток пути и остановился над ним. Он быстро дышал, короткими вдохами, похожими на всхлипы. Затем у него вдруг вырвался долгий глухой вздох.

— Дьявол! — проговорил он шепотом и схватился за грудь. — Дьявол, дьявол, дьявол!

— Ругаться-то не надо, — сказал я.

Он бросил на меня короткий мрачный взгляд.

— Ты ударился? — спросил я.

Он снова судорожно вздохнул.

— Задохнулся?

Он кивнул, приподнялся и сел. Теперь он уже дышал нормально. На глазах у него были слезы.

— Теперь-то мы уж точно не успеем на автобус, — сказал я.

— У меня перехватило дыхание, — сказал он. — Я не реву.

Держась за бок, он встал на ноги, его лицо исказилось гримасой.

— Ты можешь идти? — спросил я.

— Уж как-нибудь, — ответил он.

У входа в торговый центр «Арена» мы увидели, как отошел наш автобус и скрылся за углом. Следующий будет через полчаса.

Мы сели ждать в помещении автовокзала на скамейку напротив фотоавтомата и принялись за свои конфеты. Народу в помещении было немного. Двое ребят-подростков, которые зашли купить гамбургеры и картофель фри, оставив машину с заведенным мотором у входа, алкаш, спавший сидя на полу и опустив голову, и подружка молоденькой киоскерши.

Гейр засунул в рот один из красно-белых леденцов.

— Какого цвета вкус? — спросил я.

Он вопросительно посмотрел на меня.

— Понятно, красно-белый! — сказал он. — Леденец же красно-белый.

— Но вкус не обязательно такой же, — сказал я. — Вдруг я попробую, и он окажется зеленый?

— Что такое ты говоришь? — сказал он.

— А что, если вкус окажется как варенье? — сказал я.

— Варенье?

— Ну как ты не понимаешь! — сказал я. — Мы же не знаем, на что это будет похоже.