Книга Мотылек и Ветер - Ксения Татьмянина

— Юрка, а у тебя недостатки есть?

Тот кивнул:

— Я несдержанный, болтливый, и я краснею. Последнее меня иногда раздражает сильнее всего.

— А я не помню тебя болтливым… среди всех пограничников, наоборот, ты мне виделся самым молчаливым, сдержанным и бледным.

— В те редкие встречи на общих собраниях, рядом с тобой у меня отсыхал язык. Смеешься? Пыточные были годы, и я — трус.

Я встала, перебралась к Юргену на кресло, устроившись поперек него — ногами и лопатками на подлокотниках, а поясницей на коленках. Он полулежал, как обычно, но из-за моего маневра подтянулся и сел ровнее. Довольно меня приобнял и предупредил:

— Только на живот не дави, я так наелся, что чувствую себя тюленем.

— Не буду. Юрка, а расскажи мне еще что-нибудь, про что хочешь — про работу или про книги, про детство, учебу или про сейчас, про службу, что угодно.

— Меня хватит на полчаса, я усталый, сытый и уже веки тяжелые. А потом спать, давай?

— Давай.

Ты все сделал правильно

Я забежала на вызов в парке и, что удивительно, выбежала ровно в том же месте. Растерялась в первые секунды, не понимая, почему со ступеней «Стеклянной сказки» я выбежала на это же крыльцо, шагнув в проем двери как в раму зеркала. Очередная ошибка? Новый сбой с вывертом пространства, которое вышвыривает обратно, а не к человеку?!

Но едва в мозг вклинилось знание и нужные слова выпали на язык, я успокоилась — так совпало, что Димитрий, молодой человек двадцати трех лет, именно здесь оказался на грани. Я так торопилась, не смотря по сторонам, что буквально в нескольких метрах пролетела мимо начавшейся драки и свидетеля, застигнутого на парковой дорожке.

Димитрий не при чем — шел мимо, слушал музыку через анимо, как увидел впереди, что трое заносчивых и недружелюбных парней пристали к такому же прохожему, как он. Не будь его, пристали бы к нему, — так что повезло, что «плохой билет» не вытянул.

Силы не равные — несчастному лет семнадцать, а отморозков трое. И они его уже толкают, подпинывают с наскоком, дразня и распаляя самих себя, любуясь поведением жертвы и своим превосходством. Нужно заступиться. Нужно! Так диктовала одна часть, та, что хочет помочь, а та, что более здравая диктовала тоже — уйди от беды, даже вдвоем все равно не отобьетесь. Побьют, не одного, а двоих. «Оно тебе надо?».

— Ты все сделал правильно, Димка, — сказала я с одобрением и пониманием, — ты поступил благоразумно.

Он услышал меня даже через наушники и трек плеера. Голос мой, а слова — его отца.

Похожее уже было, в четырнадцать, тоже пристали: одноклассники из железных гнобили новичка и за его непрогибаемость однажды зажали во дворе за школой втроем и начали бить. А Димитрий мимо шел. Увидел, как мальчишку мощным пинком в пыль отправили, а тот все равно поднялся и приготовился бить в ответ. Один — троих. Без шансов. И Димка даже не зашагал дальше, побоявшись попасться на глаза, а отстоялся поодоль. Понимал, что так разумнее, безопасней, а все равно было стыдно за трусость. Так стыдно, что он не удержался и дома родителям рассказал, покаявшись в слабости и тайком надеясь на поддержку и оправдание.

Отец и сказал: «Ты все сделал правильно…». Оправдал, обезболил, снял вину за бездействие.

Димитрий скинул в сторону свою сумку и наушники сами выдернулись, улетев вместе с ней и анимо на землю. Никак не окрикивая, влетел и двинул внезапно своим мелким кулаком самого близкого из троицы. В ответ получил по уху кулаком поувесистее.

Окрики послышались со стороны. Уже какой-то мужчина бежал с дальней дорожки, женщина с собакой грозилась спустить пса с поводка, если не успокоятся. Раз ударив и раз пнув, парни отошли от жертв, и видя столько свидетелей и участников, быстро, почти бегом ринулись на выход из парка.

Я подняла сумку Димитрия, а когда подошла, его и первого несчастливого уже усадили на лавочку. Мужчина спрашивал — не сломали ли чего, и что за уроды, а женщина распаковывала пачку влажных салфеток. Ее собака, вовсе не злобная, крутилась у ног и виляла хвостом.

Димитрий улыбался розовыми зубами, тер ухо и не мог никому объяснить, почему так странно реагирует на приличный удар в челюсть. А он был счастлив и горд собой. Горд своим «неблагоразумным» поступком. И будто печать сломалась. Та самая, что много лет держала его взаперти родительским одобрением поведения умного и хорошего мальчика. Димитрий в эту грань простил самого себя за прошлое и искупил вину перед собой.

— У меня с собой чай. Не горячий уже, а теплый. Сполосни рот, еще налью, попей если нужно.

Положив его сумку рядом на лавку, из своей я достала термос и налила в колпачок-чашку. Протянула Димитрию и кивнула первому пареньку:

— Будешь тоже?

— Не. Спасибо. Я уже думал влип так влип, докопались, психи, лишь бы докопаться. Развлекуха у них… Спасибо, друг, что впрягся. Спасибо, что заступились.

Он по очереди посмотрел сначала на Димитрия справа от себя, а потом поднял глаза на нас.

История меня уже отпустила. Не нужно было делать шаг в сторону, чтобы уйти, как это обычно делают пограничники. Но эхом меня еще догнало понимание, что после этой грани жизнь у Димитрия станет иной. Более ясной. Более смелой, и некоторые его поступки, да, будут неразумны, невыгодны или откровенно глупы. Если посмотреть с одной стороны. Только с другой стороны — подтянутся такие же, станут ему друзьями и соратниками. Увидит его она, которая почувствует благородство и мужество.

И уже никогда Димитрий не отстоится в стороне от жизни, которая пройдет мимо. Прошла бы мимо, перейди он эту грань сегодня.

С Августом встреча должна была состояться сегодня. Я отказалась от приглашения на семейный обед и как раз шла к воротам, где мы договорились встретиться, когда этот вызов заставил меня изменить маршрут. Должна была опоздать из-за него, но вот так получилось, что не опоздала.

Наследник в первые минуты нашей прогулки на свежем воздухе говорил так, словно читал для студентов лекцию в университете — о том, как давно наша служба возникла, кто были первопроходцы, как действовали наощупь и по наитию, как мало их было еще тридцать лет назад. О таких масштабах, до которого доросли пограничники нынешнего Сольцбурга они и мечтать не могли. И пусть львиная доля служила не на вызовах, — восемьдесят пять «реальных бойцов» намного больше их двадцатке в его юности.

Я слушала. Частично зная потому, во что посвятили старосты. Частично не понимая — зачем мне нужна историческая информация или технология создания проводников-блокнотов. И едва разговор перестал походить на доклад, я решилась и перебила Августа вопросом:

— Зачем вы поручили мне задание сортировки ходов, когда сами их давно знаете?

— Служба меняется. И в последнее время столько всего начало происходить, что нашу встречу я посчитал за знак судьбы, а не простое совпадение. Мне нужно было задержать тебя при себе, взять «на работу», выделить. А задание… так вот опять неслучайно сложилось, что оно открыло для меня способности Катарины. — Август не скрыл сожаления: — Надеялся, что моя дочь станет моей наследницей…