Книга Ведьмин ключ - Глеб Пакулов

– Э-э, ты меня не понимаешь, – похлопывая нагайкой по мягкому сапогу, надулся царевич. – Я дам большой конвой… Царский! Будешь во всей обороне, кругом. Твоя жизнь, как моя жизнь. Ты – друг.

Мадий повернулся к нему, сказал с нажимом:

– Агай ждет ответа, он нетерпелив, сам может прискакать. Утром пусть пригоняют лошадей. Будем возвращаться в скифские степи.

Царевич нагловато заулыбался.

– О-о, коней угнали далеко, на соленые травы. Ай, хорошие травы, вкусные травы. День надо туда, день надо назад. Как можно завтра? – Он ладошкой прикрыл зевоту. – Куда спешишь? Зачем такой? Сиди жди. Хорошим будь.

Приложил к груди руку с нагайкой, поклонился, выпятился из кибитки. Вышедший вслед за ним воин конвоя тут же вернулся, сообщил:

– Старейшина, стража вокруг нас.

Мадий кивнул, будто знал об этом.

– Готовы ли к смерти, воины? – тихо спросил он.

В ответ конвой молча наложил ладони на рукояти мечей.

К ночи становище утихло. Луна, как натертый щит, сияла в безоблачном небе. Она выбелила верхушки юрт и кибиток, припорошила голубым сонную степь. Мадий стоял у входа, ждал, шевельнется ли стражник, замерший при его появлении. Но тот торчал на месте неподвижно, будто столб коновязи, и только на верхушке высокого шлема взблескивала лунная звездочка. К ногам старейшины подпрыгал длинноногий щенок, взлаивая на свою тень, рядом завыла собака, вытянув вверх острую морду. Редкие щетинки ее усов топорщились, посеребренные льющимся сверху светом. Мадий так и не дождался, когда стражник пошелохнется, вернулся в кибитку, лег.

Ночь убывала медленно, огонь в очаге был чуть жив, и старейшина смотрел, как желтое пятнышко постепенно засасывает темень. Воины тоже не спали, он чувствовал это. И когда кто-то стал приподнимать войлок в противоположной стороне от входа, они дружно залязгали мечами, выхватывая их из ножен.

– Не рубите! – шепотом вскричал человек, вползая в кибитку. – Огонь вздуйте, я один.

Кто-то быстро подживил в очаге огонь, и в прибывающем свете Мадий разглядел вползшего, а потом и узнал его.

– Толмач? – удивился он. – Ты почему не в Персиде?

– Потому, старейшина, что персы не вернулись к себе домой, – заговорил толмач. – Они здесь. Агафарсис на вашей стороне не будет, скорее наоборот. Наш посол…

– Бритолицый?

– Да. Он от имени Дария сулит сарматам вечный мир, если они ударят на вас с севера. Сарматский царь – шакал. Хочет подбирать кости после обеда барса. Много дней не говорил ни да, ни нет. Сегодня сказал.

Толмач уставился на старейшину, ожидая вопроса, и Мадий задал его:

– Агафарсис согласился?

Толмач кивнул, сжал кулаки. Глаза его заблестели. Когда он зашептал, то столько злости слышалось в его голосе, что воины удивленно придвинулись к нему.

– Знай, старейшина, кто этот посол и зачем сам поехал в Скифию. Он поведет на вас правое крыло вокруг Меотиды через Танаис. Дарий любит его. В битвах везет ему.

Мадий покусал губу, хмыкнул.

– Ты, персид, почему не любишь своих? – Приблизил лицо к глазам толмача. – Как поверить тебе?

– А я не персид, я скиф, как и ты! – загорячился толмач. – Много лет назад – дважды надо пересчитать пальцы на руках и ногах, вот когда это было – Скифия жила и воевала на землях Манны и Мидии с ассирийским царем Сархадоном. Хорошо воевала. Мой отец дрался в войсках великого Агакая. После измены мидийцев ваши отцы ушли в припонтийские степи, а мой и другие не успели. Много осталось скифов, но язык они не забыли и сердца их скифские. Это правда. Ты поверь, тебе надо мне поверить.

– Так было, – согласился Мадий. – Агай, царь наш, взял священную чашу из мертвых рук Агакая, отца своего. Мы уезжаем утром. Ты с нами сбеги.

– Нет. – Толмач печально помотал головой. – В Персиде сын. Убьют его. Последний он у меня, младший. Мне пора.

– Побудь, – остановил его старейшина. – Подарок прими.

Он достал кожаную сумку, бросил толмачу. Тот поймал ее и чуть не выронил на землю.

– В ней золото, – объяснил Мадий. – Ольвийские эллины наделали из него кружочков, но оно все равно – доброе золото. А теперь иди, выстуди свой след. Ты пришел хорошо.

– Не надо мне золота, старейшина. Куда спрячу? А мало взять – жалко. Ты лучше разбей Дария, уведи в родные степи наших, которые в Персиде. – Толмач положил сумку к ногам Мадия. – Так сделаешь – вот и награда мне. Теперь отпусти, могут хватиться.

И, уже выползая из кибитки, шепнул:

– Охрана у вас велика, но одному помогу уползти отсюда и покажу, где стоит добрый конь.

Старейшина подтолкнул воина к толмачу.

– Иди за ним. Коня подальше уведи в степь, а там скачи. Расскажи царю, что слышал.

– Да, старейшина! – Воин упал на колени, нырнул под войлок, который с улицы поддерживал толмач.

Остаток ночи провели без сна. Ранним утром за Мадием пришли от Агафарсиса. Прихватив подарки, старейшина двинулся следом за хромым сарматом. Шли мимо юрт и кибиток, между кострами, возле которых топтались молчаливые женщины. Никто не провожал любопытным взглядом длинноволосого, только старик, доивший у порога кибитки гладкобокую кобылицу, скосился на Мадия из-под насупленных бровей, продолжая тянуть за соски. Подрумяненные низким солнцем струйки молока цвиркали мимо кувшина на землю, и от настуженной утренником земли шел пар.

Мадия ждали. В просторной юрте был разостлан ковер, уставленный снедью и сосудами. Перед ковром, поджав под себя ноги, сидели бок о бок тучный Агафарсис и царевич. По другую его сторону места занимали военачальники вождя сарматов. Стражи внутри не было, оконные покрышки откинуты. Светло, прохладно.

– Садись, – встретил старейшину Агафарсис и указал на место за ковром напротив себя.

Мадий сел, открыл сумку с золотом, протянул вождю. Тот принял, заглянул в нее и удовлетворенно встряхнул. Монеты тяжело ворохнулись в сумке. Старейшина ждал, когда вождь оторвется от монет, потом подал пектораль – нагрудное украшение ажурной работы.

– Агай шлет, – сказал он. – Пусть у тебя будет вволю земли и пастбищ, и пусть рука твоя держит их так же крепко, как подарок сейчас держит.

Агафарсис степенно качнул головой, посаженной на непомерно толстую шею, сам взял кувшин, сам налил из него в серебряный рог – ритон кумыса и отпил половину.

– Царь мудрый и воин храбрый Агай, – низким, удушенным голосом заговорил он, протягивая ритон старейшине. – Да будет бег его скакуна беспределен, как беспредельны скифские степи. Ай, хорошие степи!

Мадий кивнул на ответную речь вождя, приложился к ритону. За ним выпили остальные. Молчали, похрумкивая ломтиками редьки, обильно политой медом, жевали сыр-иппаку из кобыльего молока. Не спеша принялись за мясо. Когда старейшина насытился, Агафарсис снова наполнил рог, снова отпил из него и подал гостю. Мадий допил, положил ритон на ковер, но говорить о деле не хотел. Все стало ясно и без свидания с вождем сарматов после ночного прихода толмача.