Книга Московское метро. От первых планов до великой стройки сталинизма (1897-1935) - Дитмар Нойтатц

Чтобы уложиться в заданные партией сроки, Абакумов позволил укладывать изоляцию в кессонах и на шахте 12 на сырые стены. «Сейчас там льет как из ведра и ничего нельзя изменить. Подожди он 5-6 дней, все было бы в порядке». В свое время хорошо сделали, что прогнали Абакумова из Донбасса, нужно бы его выгнать и из Москвы и написать в «Правде», что такому «дураку» нельзя больше доверять руководящие посты.[154]

Хотя в Метрострое существовала строгая должностная иерархия, но руководители строительных объектов и прочие инженеры пользовались относительно большой свободой рук. Введенные поначалу Ротертом строительные участки, охватывавшие несколько шахт и дистанций, в течение 1932 г. превратились в мини-управления Метростроя со множеством отделов и подотделов и раздутым управленческим аппаратом, которые отчасти не обращали внимания на распоряжения центральной администрации, поскольку полагали, что их решения являются лучшими. Когда непорядок в руководящих структурах нельзя было больше игнорировать, руководители строительных объектов (начальники шахт и дистанций) организовали в ноябре-декабре 1932 г. 36-дневный «митинг», в ходе которого собирались критические отзывы и инициативы. 6 декабря 1932 г. состоялось заключительное общее собрание инженерно-технического персонала Метростроя, на котором обсуждались результаты митинга. На собрании ведущие инженеры строительных объектов подвергли массированной критике центральный аппарат, основные пункты требований сводились к большему прямому руководству, меньшей бюрократии, более эффективной работе в отделах и отдаче конкретных распоряжений. Представители руководящего аппарата признали ошибки, выдвинув со своей стороны встречные обвинения против руководителей строительных объектов.

Антагонизм между инженерами на стройплощадках и в центральном аппарате также прослеживается по стенограммам служебных совещаний в руководстве. Эти материалы свидетельствуют, что начальники шахт и дистанций держались самостоятельно по отношению к руководству Метростроя. Обе стороны остро полемизировали, не испытывая робости и не проявляя верноподданнических настроений. На возражения Ротерта и Абакумова находился адекватный ответ. Наконец, в выступлениях обращает на себя внимание тот факт, что Ротерт и Абакумов часто обращались к другим инженерам на «ты», чего не наблюдалось с противоположной стороны.

Распоряжения центрального руководства не всегда исполнялись участками, и затем шахтами и дистанциями. Главный инженер Гертнер в этой связи упоминал о «феодализме» руководителей строительных объектов, затруднявшем перераспределение ресурсов с одного объекта на другой:

«Вчера у меня, например, на участке был провал. Соседний участок ничего не знает и знать не желает — ему чихать на вас, он должен свое кончать и больше ничего. Я называю это “феодализмом” — каждый феодал своего участка. Я даю распоряжение на соседний участок: 4 молотка тяжелого типа, которые у вас есть, перебросьте сегодня же сюда. Он начинает кричать — вы меня, мол, разоряете, что вы делаете! Я “подкрепляю” — он начинает дискуссию. Я вешаю трубку. Сейчас же посылаю телефонограмму обязательного порядка и притом еще посылаю живого человека на место проверить — выдал ли он молотки. […] А есть такие феодалы, которых я не трогаю и которые пришли к разложению. Я их не трогал, так как у них был больно крепкий феодализм, а в конце концов меня обвинили, что я либеральничаю».

Отношение инженеров к партии было амбивалентным. В публичных выступлениях и в интервью, проведенных редакцией «История метро», они рассыпались в похвалах по адресу партии и особенно Кагановича, без мудрого руководства которого и постоянного компетентного участия строительство не было бы успешно закончено. Согласно канону, объектами восхвалений являлись Каганович, Сталин и Хрущев за их выдающиеся качества и постоянную заботу о метро. Здесь никогда не встречалась критика частого вмешательства и нарушения собственной компетенции.

Эти дискурсы соответствовали реальному ощущению только части инженеров. О Ротерте, который не состоял членом партии, но безусловно был верен режиму, известно, что в узком кругу он крайне резко выражался по поводу Хрущева. О Кагановиче же, напротив, он был крайне высокого мнения. Он отзывался о нем как о человеке интеллигентном и дальновидном. «Если он считает что-либо неверным, то скажет об этом руководству, а не десятнику на стройплощадке»[155].

Сроки окончания строительства первой очереди метро, установленные Московским горкомом партии в постановлении от 29 декабря 1933 г., Каганович заранее обсудил на долгих совещаниях с начальниками строительных объектов, но при этом вел обсуждение с таким нажимом, чтобы начальники, хотя и требовавшие больше рабочей силы и машин, были вынуждены признать сроки реалистичными. Остаются сомнения по поводу того, действительно ли они считали реальными темпы строительства, предусмотренные на 1934 г. Партийный инструктор 6-й дистанции в 1935 г. ретроспективно заметил, что не все инженеры и техники «понимали сущность борьбы за темпы и качество». На первой партконференции Метростроя в январе 1934 г. некоторых инженеров упрекали в том, что те тайком от рабочих или даже в противоположность им исходили из принципиальной невыполнимости плана. Главных инженеров критиковали за то, что те выступали адвокатами начальников шахт и дистанций перед партией и руководством, вместо того чтобы висеть над ними «дамокловым мечом» в случае невыполнения плана.

Когда план оказывался не выполнен, в роли козлов отпущения подчас приходилось выступать старшим по возрасту инженерам. На ряде объектов партия выявляла среди инженерно-технического персонала «классово чуждые элементы», которые якобы саботировали строительство. Особенно «загрязнена» оказалась 1-я дистанция: там из 60 инженеров и техников были уволены 20 как «классово чуждые элементы». Техническое отставание дистанции партсекретарь Гусев объяснял тем, что ответственные за механизацию сотрудники были сплошь бывшими белыми офицерами. Сверх того он клеймил «либеральных» и «оппортунистических» инженеров, а также пьяниц и бездельников, с которыми слишком мягко обращались.

Более трезво смотрел на вещи Джордж Морган, американский главный консультант Метростроя. Во время своей работы на строительстве метро он пришел к заключению, что в Советском Союзе было слишком много негодных инженеров. В Америке таких людей быстро бы уволили, в Советском Союзе всегда находились причины их оставить. По наблюдению Моргана, слабые инженеры подолгу выступали на совещаниях и создавали впечатление, что они особенно даровиты. Практика же показывала, что они могли только на словах отстаивать свои проекты. В результате часто принимались худшие проекты, поскольку их представляли лучшие ораторы. Уполномоченный по кадрам Метростроя хотя и отверг это утверждение, но косвенно признал его правоту, допустив, что на работу принимаются «также еще плохие инженеры». Каганович распорядился не отпускать со стройки ни одного инженера. Партийный секретарь кессонной группы засвидетельствовал, что инженеры на шахтах были в целом низкого уровня. И в плане «энтузиазма» они далеко отставали от рабочих.