Книга Расколотое небо - Светлана Талан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Дай-то боже! – вздохнула Варя.
– А это вот, – Василий достал буханку черного хлеба, – передал маме Василько.
Ольга взяла этот хлеб, поцеловала буханку, не сдержалась. Разрыдалась, полила слезами гостинец от сына.
– Мой мальчик, – плакала она, – мой сынок! Кормилец мой маленький! И когда уже закончится весь этот ужас? Будет ли когда-нибудь конец? Дождусь ли я своего Василька? О Господи! За что нам все это?
– Ну хватит, – сказал Павел Серафимович, – от слез жизнь не улучшится. Благодари Бога, что сохранил Василька, помолись за Данилу, за его добрую душу.
– Хорошо. – Ольга вытерла покрасневшие глаза. – Василий, что еще рассказывал Данила? Какая жизнь в столице?
– Женщины массово приводят и приносят детей в Харьков и там оставляют, – начал Василий. Ольга посмотрела на Варю, отвела в сторону взгляд. – Местная власть мобилизовала дворников в белых халатах, чтобы помогали милиции патрулировать город, находить брошенных детей и направлять их в участок. Данила рассказывал, что этих детишек глухой ночью везут на грузовике на товарный вокзал где-то вблизи Северского Донца, подальше от посторонних глаз. Туда свозят подобранных детей из окружающих городов, везут и крестьян, которые бродят по городу и просят милостыню. Там их сортируют. Кто еще может выжить, того отправляют в бараки на какую-то Голодную Гору или Холодную – уже и забыл, а тех, кто совсем опух, вывозят ночью, тайком. Километров за пятьдесят от города отвезут и где-то в канаве бросают умирать.
– И детей? – Ольга побледнела.
– Да нет же! Я же сказал, что проходят «сортировку», – растолковал Василий, – детей направляют в детдома.
Еще долго горел свет и продолжались разговоры в хате Черножуковых. Ольга отправилась домой в полночь. Она принесла гостинец от сына, еще одну буханку хлеба ей дала сестра, отец поделился мякиной. Ольга сразу спрятала в надежное место мякину и одну буханку. Только после этого зажгла в хате свет. Все спали. Зашла посмотреть, как там свекор. Поднесла ближе лампу – мужчина лежал, закинув голову, с широко открытым ртом, и уже не дышал. Ольга пошла будить Ивана, чтобы вынести тело в сени – во двор нельзя: забежит еще уцелевшая собака и до утра будет грызть.
Утром Варя пошла доить корову. На дворе едва серело, потому она осторожно нащупала ногами ступени крыльца, спустилась, держась за перила. В голове туманилось то ли от слабости, то ли от свежего морозного воздуха. Не успела дойти до коровника, как тишину разорвал неистовый крик Ониськи.
– Ой горе! Ой горе! Люди добрые, что же это творится?! – кричала старуха.
Варя оставила ведерко, выглянула на улицу. Из усадьбы Петуховых доносился крик Ониськи, потом послышались возбужденные мужские голоса. Что-то там у них неладно. Варя зашла к отцу. Павел Серафимович уже проснулся и топил печку.
– Там, у Петуховых, что-то случилось, – сообщила Варя.
– Откуда ты взяла?
– Ониська орет как недорезанная.
– С утра рюмку хватила и кричит, – пробормотал отец. – Сейчас схожу узнаю, чего она расходилась.
Варя подоила корову, смешала сено с соломой, положила в ясли. Сено заканчивалось, солома – тоже. Скоро корову станет нечем кормить, а до весенней травы еще далеко.
– На тебя, Ласка, вся надежда, – сказала Варя, похлопав корову по запавшему боку. Варя с грустью посмотрела в ведро – молока было мало, лишь на дне ведерка, но и то спасение для детей.
Она уже успела процедить молоко и растопить печь, когда в хату вошел Павел Серафимович.
– Что там у нее? – спросила Варя.
Она посмотрела на отца, и плохое предчувствие охватило ее холодом. Он был бледный, растерянный и печальный.
– Горе, Варя. Олеся…
– Что с ней?!
– Повесилась. В сарае. Ониська утром нашла.
Варя расплакалась. Отец обнял ее за плечи, прижал к груди.
– А это не Осип? – сквозь слезы спросила она.
– Нет. Изнутри было на крючок закрыто.
– Но почему? Зачем она это сделала? – сокрушалась Варя. – Такая хорошая девушка… Она еще и на свете не пожила. Что ее заставило?
– Не знаю. Ничего не знаю.
– Ольге надо сообщить.
– Я встретил ее соседа, уже передал.
– Пошли туда.
– Немного погодя. Ты накорми детей, и пойдем вместе, – сказал отец.
Когда Варя зашла в хату Петуховых, Ольга с Иваном уже были там. На столе лежала одетая Олеся. Худенькая, тихая, красивая, спокойная, словно в ризах. Безутешно плакала Ольга, шмыгал носом и мигал покрасневшими глазами Осип. Подвывала Ониська, рядом молча стоял Семен.
– Это ты виноват? – рявкнул Павел Серафимович на Олесиного мужа.
– Да нет, – забормотал испуганно, – я не знаю, почему она…
– Смотри, – Павел Серафимович поднес к его носу большой кулак, – узнаю, что ты виноват, прибью!
– Я ни при чем, – испуганно заморгал он.
– Ой горе! Горе-то какое! – заголосила Ониська. – Мы же ее все так любили! Такая добрая девушка! Ни у кого нет такой хорошей невесточки. Что же мы теперь будем делать? – Вдруг перестав голосить, сказала: – Надо же не проворонить подводу Пантехи!
– Не отдам свою внучку! – твердо сказал Павел Серафимович. – Я сделаю ей гроб.
– И на чем же мы ее повезем? – спросила Ониська. – До кладбища далековато, а надо хоронить еще дальше, за кладбищем, она же самоубийца.
– Она будет похоронена по-человечески, в гробу, у меня на огороде, рядом со своей бабушкой, – заявил отец.
– Ой горюшко! Пойду помяну свою дорогую невесточку! – сказала Ониська.
– Иди, а то уже день на дворе, а ты еще глаза не залила, – сказал ей Павел Серафимович и вышел.
Василий с тестем сделали гроб из старых досок, положили Олесю. Гроб понесли вчетвером: спереди взяли Иван с Василием, сзади – Ольга с отцом. Вышли из хаты, за ними – братья Петуховы, Ониська, и откуда-то притащилась Ганна. Донесли до усадьбы Черножуковых. Павел Серафимович попросил поставить гроб на скамью возле двора.
– Дальше вам, – посмотрел на Петуховых, – нельзя!
– Почему? – вытаращил глаза Осип. – Это моя жена!
– А это мой огород. Тебе нечего там делать, – сказал он спокойно, но твердо. – С меня достаточно, что ты его весь копьями перетыкал. И тебе, шлендра, – обратился он к Ганне, – нет туда дороги. Так что можете здесь попрощаться.
Мужчины вырыли могилу. Ольга долго прощалась с дочкой. Она все ее целовала и все время просила прощения.
– Нашего рода убывает, – сказал Павел Серафимович, установив еще один, уже третий крест.
Оставшись наедине с отцом, Варя рассказала ему о тайнике на чердаке их бывшей хаты.