Книга Богиня маленьких побед - Янник Гранек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я объясню тебе на примере самых первых простых чисел. Если в твоем случае «p»=13, а «q»=7, то их произведение дает 91. Следовательно, для тебя значение числа «N» составляет 91. Желая отправить послание, я должен сообщить тебе это число «N», то есть открытый ключ. У нас это 91. Я закодирую свою информацию, основываясь на значении этого числа. И расшифровать ее сможешь только ты.
– Но ведь кто-то может догадаться, откуда оно взялось, это число «N»!
– Произведение двух простых чисел является односторонней функцией, ну, или почти. Если «N» представляет собой достаточно большую величину, то разложить его на простые множители очень и очень трудно. А числа «p» и «q», определяющие значение «N», есть только у тебя. Поэтому пару «13» и «7» называют твоим «персональным ключом».
– А ты гарантируешь, что какой-нибудь маленький хитрец, наделенный математическими способностями, не сможет разложить мое «N» на множители?
– Для повышения надежности шифрования достаточно лишь взять очень большие числа. Если «N» стремится к 10 в 308 степени, то, чтобы разложить его на множители, ста тысячам человек пришлось бы загрузить свои компьютеры на тысячу лет[126].
– В один прекрасный день кто-нибудь придумает метод быстрого разложения таких чисел на множители.
– Математики безуспешно трудятся над этим уже не первое столетие. Данная система отличается особой элегантностью.
От радости Лео чуть не скалил зубы.
– В рубрике математических игр журнала «Сайентифик Америкэн» мы объявили конкурс. Просто опубликовали закодированный текст, вкратце объясняющий принцип кодирования с помощью нашего ключа «N». Порядок ключа – 10 в 129 степени. Мы проявили великодушие.
– И что же в нем говорится, в этом послании?
– Расшифруй! Некоторым образом оно связано с этой индейкой[127].
Пьер Сикози предложение о сотрудничестве с улыбкой отклонил. У него было множество других тем, на которые можно было потратить грядущую тысячу лет, но он, тем не менее, поздравил младшего Адамса с успешно проделанной работой, обладающей первостепенным значением. Что касается Энн, то Лео, оказавшийся в неприятной ситуации, внушал ей беспокойство. АНБ[128], равно как и другие спецслужбы страны, теперь набросятся на него, как стервятники. Они и без того уже взяли под свой контроль все сети, растущие как грибы после дождя. Большой Брат ни за что не допустит возвысить системы кодирования до такого уровня, чтобы сообщение нельзя было расшифровать за несколько часов. В вопросах безопасности История давным-давно доказала, что соблюдение фундаментальных законов не идет ни в какое сравнение с национальными интересами или, по крайней мере, с тем, что некоторые под этим понимают. Тьюринг, отец-основатель шифрования данных в информационных системах, поплатился за это жизнью. Энн спросила себя, что стал бы делать мистер Гёдель перед лицом подобного технического прогресса. Смог бы он по достоинству оценить тот факт, что за каких-то пятьдесят лет его безупречная чернильная логика уступила место партизанской войне, в которой воюют битами и байтами.
– Мы живем в эпоху информатики. Со временем она станет нашим главным достоянием.
– Эта дисциплина всегда была движителем борьбы. Кстати о сражениях, позвольте вам помочь, мадемуазель.
Энн тщетно пыталась прикончить свой кусок индейки. Она подтолкнула свою тарелку французу, который набросился на нее без особых церемоний. Энн была уже по горло сыта этой смесью математики и жареной птицы. Она ушла, оставив мужчин одних и дав им возможность поговорить. У молодой женщины было полное право на небольшой срез истории Адель – целой жизни, проведенной на чужбине. Энн прекрасно осознавала свое преимущество: ей с самого детства приходилось молча впитывать в себя умные мысли других. Лео даже не замечал, когда ее не было рядом: чтобы играть, у него был друг, больше соответствующий его уровню талантов и способностей.
Ах! Новый наряд короля бесподобен! Ни один человек не хотел признаться, что он ничего не видит, ведь это означало бы, что он либо глуп, либо не на своем месте сидит.
Ни одно платье короля не вызывало еще такого восторга. «Да ведь король голый!» – сказал вдруг какой-то ребенок. «Господи Боже, послушайте-ка, что говорит невинный младенец!» – сказал его отец[129].
Я ополаскивала тарелки и протягивала их Лили. Беата Халбек, жена нашего бывшего доктора, приготовила нам коктейль для улучшения пищеварения, который Китти Оппенгеймер потягивала, витая мыслями где-то далеко-далеко. Пенни, наш кокер-спаниель, подошел ко мне в надежде выклянчить очередную подачку; я его ласково оттолкнула. Дороти Моргенстерн сделала громче радио, не сводя глаз со своего малыша, барахтавшегося в переносной колыбельке. Для весеннего дня было слишком жарко. Ребенок сучил голыми ножками.
– Дамы, вы знаете Чака Берри? У них это называется рок-н-ролл.
Новая негритянская музыка не вызывала в моей душе никакого энтузиазма, но ноги сами пустились в пляс, инстинктивно уловив ритм и оценив его по достоинству. Джаз, столь популярный во времена моей юности, безнадежно устарел. Звуки собственной эпохи мне больше не нравились, туфли-лодочки пора было забросить на антресоли. Недавние баталии чернокожих за гражданские права меня тоже не трогали. Если афроамериканцы хотели садиться со мной в один автобус, то почему я должна им в этом препятствовать? Слушать их блюз и рок-н-ролл? Пить с ними из одного фонтана? Я вполне была способна решиться на что-либо подобное. Из этого следовало, что в один прекрасный день в меня могли влить кровь чернокожего донора, но я предпочитала об этом не думать. В нашем чистеньком, снобистском принстонском анклаве люди с другим цветом кожи почти не встречались, исключение составляла лишь прислуга, без которой лично я вполне могла обойтись. У нас не было ни чернокожих физиков, ни чернокожих математиков. Альберт как-то попытался как дважды два доказать мне всю порочность этой расовой сегрегации, и в его словах, как мне показалось, был определенный смысл.
Беата в танце протянула мне стакан. Мы дергались в ритме музыки, укрывшись от взоров мужчин, оставшихся в саду. Жара, вино и моя стряпня положили конец их заумным спорам. Когда мелодия стихла, мы рухнули в кресла, хмельные от радости. Наши ноги от возраста пришли в негодность быстрее улыбок. Я сняла передник, который надела, чтобы не испачкать платье. В пятьдесят лет я здорово поправилась и мне пришлось «расширять» весь гардероб.
