Книга Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни - Дмитрий Саввин

Шинкаренко же держался строго противоположного мнения.

Вторым пунктом стало отношение к политической и догматической позиции Чистого переулка. Для Евсевия все, что выходило за патриаршей подписью, было столь же авторитетно, как и постановления семи Вселенских Соборов. А Шинкаренко очень жестко отзывался об экуменической позиции Московской Патриархии и вообще скептически относился ко многим постоянным членам Священного Синода. Довольно критично он оценивал и деятельность Алексия II.

Поскольку до недавнего времени «Православный Мангазейск» находился в полном распоряжении Александра Сергеевича, он, наряду с материалами официального порядка, новостными сообщениями о церковной жизни и статьями сугубо религиозной тематики, в каждом номере отводил место для заметок национал-патриотического содержания, которые обыкновенно брал на соответствующих сайтах. Нельзя сказать, чтобы их было много, но, однако же, в каждом номере епархиальной газеты доставалось то Кремлю, то экуменистам, а иногда там появлялось какое-нибудь письмо против ИНН или, например, против вакцинации.

Пока не нужно было выстраивать дружественные отношения с региональной властью, Евсевий не слишком волновался из-за самодеятельности главреда. Более того, она ему даже нравилась. Однако теперь он с ней смириться не мог. Противники строительства кафедрального собора уже пару раз прошлись в своих статьях по «Православному Мангазейску», являющемуся «единственным изданием в области, ведущим неприкрытую националистическую пропаганду».

И вот сейчас Евсевий смотрел на Шинкаренко. А Шинкаренко продолжал смотреть на него.

– Ну, что скажешь? – спросил архиерей. – Между прочим, уже второй номер жжем. А это, кстати говоря, денежка, и довольно приличная.

– Если… – Сергеич сделал паузу, выдохнул воздух и продолжил: – Если мы пишем правду, то стесняться нечего. Меня, например, радует, что они все взвыли.

– Радует? – переспросил Евсевий. – Ты хоть понимаешь, какие ты нам всем проблемы создаешь?

– Нет, – ответил Шинкаренко. – Мы все делаем в рамках действующего законодательства. Информацию не искажаем. Какие к нам могут быть претензии?

– Опять двадцать пять, – тихо проговорил Евсевий. – Пойми, наконец, что ты меня со всеми – и с властями, и с этими… – тут он запнулся, пытаясь подобрать слово, которым можно было бы охарактеризовать недоброжелателей из числа интеллигенции, – ты меня со всеми с ними поссоришь. И как мы тогда собор будем строить?

– И что теперь, молчать?

Шинкаренко прекрасно понимал, чего от него хочет Преосвященный. Но от своих позиций он отказываться не собирался, и сейчас с ним случилось то, что его знакомые называли: «Сергеич уперся рогом». Упрямство было одной из характернейших черт Шинкаренко, и он впадал в него, как в транс. И тогда он уже ни на что не обращал внимания и стоял на своем с непоколебимостью сломавшегося в степи бульдозера. Вывести его из этого состояния было крайне трудно.

«Ну, это уже перебор! – мысленно отметил Евсевий. – Не весь же век мне его уговаривать. В конце концов, я же все-таки архиерей!» И вслух добавил:

– Ну хватит! Ты больше не редактор.

Шинкаренко продолжал молчать, все так же глядя исподлобья.

– Что-то еще? – спросил Евсевий, давая понять, что разговор окончен.

– У меня – нет.

– Тогда иди. И скажи отцу Евгению, пусть зайдет. Панасюку.

Через полчаса отец Евгений был в кабинете у архиерея. Евсевий также позвал благочинного и Шинкаренко и, когда все они собрались, объявил:

– Значит, так. Я принял решение, и с сегодняшнего дня редактором «Православного Мангазейска» назначается отец Евгений.

– Благословите, – тихо, почти не раскрывая губ, сказал Панасюк. Евсевий кивнул головой и продолжил:

– Ты, Александр Сергеевич, продолжаешь исполнять все остальные свои обязанности. Ну и там все, что касается технической стороны по газете – это тоже на тебе остается.

Шинкаренко молчал; внешне он казался совершенно безучастным.

– Понял? – спросил его Евсевий.

– Да, – по-прежнему безэмоционально ответил Шинкаренко.

– Значит, я скажу так, – продолжил Преосвященный, обращаясь уже ко всем. – Газета наша должна быть церковной. А сейчас она, у Александра Сергеевича, скорее политическая. Нам это не надо. Православная газета – она должна быть православной. Наставлять людей, научать их, а не страсти разжигать. И уж тем более не идти поперек воли священноначалия. Патриарх у нас не еретик! – тут архиерей чуть повысил тон.

Шинкаренко продолжал сидеть молча, однако в уме у него все время крутилась одна мысль: «Если бы древние христиане считали, что Патриарх не может быть еретиком, то мы бы сейчас, наверное, были арианами…»

– Вот такая перед тобой задача, отец Евгений, – завершил Евсевий. – Вопросы есть?

На несколько секунд в кабинете повисла звонкая тишина.

– Нет, Владыка святый! – за всех ответил благочинный.

– Ну, ступайте тогда! – закончил совещание архиерей.

* * *

– Вот тут будешь жить! Как в келье! – не переставая, тараторила Варвара, показывая Алле Герасимовой ее новое место обитания. Алла вежливо улыбалась и так же вежливо кивала головой.

– Самое хорошее место! – продолжала Варвара. – И никто тебя здесь не побезпокоит лишний раз, и храм рядом, и Владыка рядом! Ну прямо как игуменья!

Тут Варвара позволила себе даже легкий смешок, а неизменно сопровождавшая ее монахиня Павла тихо заулыбалась. Из вежливости чуть-чуть посмеялась и Алла, однако происходящее ее не особо радовало.

Идея с временным переселением в Мангазейск не вызывала у нее особого восторга, но, однако же, не вызывала и отторжения. Дальнейший жизненный путь ей виделся не то что туманным – она не видела его вообще. Отношения с мужем не восстанавливались и судя по тем слухам, что до нее доходили, восстановиться не могли, ибо ее место при нем давным-давно не было вакантным. Да и ее отец был категорически против их воссоединения и даже не допускал мысли о том, чтобы его внук жил под одной крышей с его бывшим зятем-уголовником. И не только с зятем: родной дочери он также открытым текстом заявил, что воспитанием внука намерен заниматься сам и ее к этому процессу подпускать не планирует. В итоге из всех смыслов жизни у нее осталась только бутылка с виски или коньяком… Нужно было найти какой-то выход, и поездка к Владыке Евсевию, в порядке своего рода духовной реабилитации, казалась не самым худшим вариантом.

Сразу после прибытия все развивалось так, как Алла себе это и представляла. Архиерей принял ее очень приветливо, долго и внимательно расспрашивал о ее жизни и предложил, если она того захочет, исповедоваться у него. Она, разумеется, с радостью согласилась. Было, конечно, и небольшое застолье – очень скромное по официальным патриархийным меркам, но зато очень непринужденное, что называется, душевное. В общем, все это было похоже на те многочисленные визиты в монастыри, к которым Алла привыкла еще с детства.