Книга Океан Безмолвия - Катя Миллэй

— Он вроде был в штанах. — Теперь Дрю водит пальцем по эмблеме на руле.

Я киваю, хотя он на меня не смотрит.

— То есть он не…

— Нет, — отвечаю я. Не хочу больше говорить о Кевине Леонарде. — Еще кто-нибудь видел? — спрашиваю.

— Вроде нет. Тьерни видела, она же нас специально искала, вот и… — Дрю замолчал на полуслове. — А больше, кажется, никто не обратил внимания.

Сидим молча, словно завороженные мигающей рекламой лотереи.

— Я не должен был оставлять тебя одну.

— Ну и как у вас с Тьерни? — интересуюсь я, не обращая внимания на подразумеваемое извинение.

— Не знаю. — Он тряхнул головой и повернул ключ зажигания. — Надо тебе лед приложить.

Дрю не говорит, куда мы едем. Не спрашивает, куда мне нужно. Мы едем туда, куда мне нужно, а может, и ему тоже. В дом Джоша.

Гараж оказался закрыт, но и у Дрю, и у меня есть ключ от дома. Он открыл замок и толкнул дверь, пропуская меня. Я вхожу, Дрю идет за мной. Оказавшись в темной прихожей, мы слышим некие звуки, но не сразу понимаем, что это.

Спустя минуту я всем сердцем жалею о том, что у нас есть ключ от входной двери.

Глава 49

Джош

— Что за черт, Дрю? Два часа ночи. — Я выглядываю, вижу у дома его машину, в ней никого нет. У меня была мысль, что он привез Солнышко ко мне, потому что она напилась, но в машине пусто. — Настю уже отвез? — спрашиваю я, а он проходит за мной в гостиную. «Настя» звучит как-то странно, но я почему-то теперь не могу вслух называть ее «Солнышко».

— Она дома.

— Так в чем дело? Ты же вроде должен был вернуться домой еще час назад? — Я пока не понял, зачем он приехал.

— Сара меня прикроет. — Дрю смотрит в сторону, как будто не решается что-то рассказать, и я начинаю сердиться, ведь наверняка это про Настю, что она опять напилась на очередной тусовке, куда он ее все время таскает; меня от этого уже тошнит. Он оборачивается ко мне, и я понимаю, что, вероятно, ошибся.

У него такое лицо, что я в полном недоумении. В нем нет совершенно ничего от Дрю, которого я знаю; весь мой сон как рукой сняло.

— В чем дело? Что случилось? — Он не отвечает. — Дрю, что произошло? — повторяю я более настойчиво.

— Да я даже толком не знаю, — глаза у него покраснели, он выглядит ужасно.

— Я сейчас сяду в машину и поеду туда, если ты толком не расскажешь все как есть.

— Джош, во всем этом нет никакого толку. — Теперь он зол и сердит, и по его гневному взгляду я понимаю, что он имеет в виду не только Солнышко.

— Загадками говоришь, прямо как она. Она не пострадала?

— Говорит, что нет. Лицо выглядит ужасно, но в целом вроде бы чувствует себя нормально.

— Что у нее с лицом? — Эти слова я произношу медленно, и голос у меня более низкий, чем я ожидал.

— Это Кевин Леонард.

— Кевин Леонард? — Мне хочется врезать Дрю в рожу, раз я пока не добрался до Кевина Леонарда, а ведь я даже не знаю, что, собственно, случилось. — Что он с ней сделал? — с трудом выдавливаю я. Стараюсь сдерживать свой гнев, чтобы выяснить подробности, но не знаю, как долго у меня получится.

— Не знаю. Он ее ударил. Кажется, пытался раздеть. Она мне ничего не рассказала. — Дрю ерошит волосы, и я замечаю, что у него из руки идет кровь, да и рубашка испачкана кровью.

— Как она вообще оказалась наедине с ним? Ты же все время был рядом с ней? Ты ведь затем и уговорил ее пойти?

Дрю внимательно рассматривает ссадины на пальцах правой руки, но не отвечает.

— Где ты шлялся? Таскаешь ее на эти тусовки, опаиваешь и потом бросаешь одну? — Я стараюсь подчеркнуть его вину.

Он вскидывает голову и всем своим видом начинает оправдываться.

— Джош, она — не беспомощная девочка. Может, ты не заметил, но она всегда поступает так, как хочет. Никуда я ее не таскал, а напоил только в тот первый раз. Теперь она напивается сама. — Он пытается оправдаться перед самим собой, но, как я вижу, у него не получается.

— Она не любит оставаться одна на этих тусовках. И ни за что не ушла бы от тебя.

— Она и не уходила. — Вот! Значит, он бросил ее одну. — Она прислала мне эсэмэску, но я не услышал. Потом поднялась на второй этаж, там не так шумно, хотела позвонить тебе, чтобы ты за ней приехал. И когда я туда поднялся, смотрю — она лежит на полу, а Кевин навалился на нее.

Все лицо в синяках, ссадинах, кровоподтеках, рассказывает Дрю, а когда начинает говорить о том, что ее белье было спущено до лодыжек, умолкает, чтобы не заплакать, и если бы я не испытывал такого отвращения ко всему человечеству, я бы, наверно, тоже заплакал.

— Так ты бросил ее. — Я готов его убить. Готов во всем обвинить его, чтобы не винить себя. А о том, что она могла позвонить, я даже не в состоянии думать.

— Да, Джош! Именно так! Я уговорил ее пойти со мной, вызвав в ней чувство вины, а потом бросил одну, потому что я эгоист, и такое поведение для меня типично. Думаешь, я этого не знаю? Поверь мне, знаю. Можешь не напоминать, что я полный идиот. Мне об этом напоминают всю ночь — и ее лицо, и кровь на нем и… — Дрю снова взъерошил волосы, голос его снова прервался, я очень надеюсь, что он не расплачется, я не могу это видеть. И так уже достаточно приключений. В эту минуту я представил ее лицо, кровь; самому бы не расплакаться. — Поверь, — говорит он. — Я это знаю. Знаю.

Он стоит, прислонившись спиной к кухонному столу, а я — напротив него у стены. Мы долго молчим, кажется, целый час, но на самом деле, скорее всего, не больше минуты.

— И она ничего тебе не рассказала?

— Да нет. — Дрю устало качает головой. — Самый дебилизм, что она даже не удивилась. Как будто ждала этого.

— Почему ты не привез ее сюда? — спрашиваю я.

— Привез. — Он молча смотрит мне в глаза, давая время усвоить эту информацию; ведь я был потрясен тем, что случилось с Солнышком, и почти забыл, чем занимался в тот момент, когда она оказалась один на один с Кевином Леонардом. — Подумай хорошенько, Джош. Часа два назад мы поехали прямо к тебе. Гараж был закрыт, свет выключен, я решил, что ты спишь, и открыл дверь своим ключом. Мы вошли, и что же мы услышали?

— Так она вошла вместе с тобой. — Это не вопрос. Это — граната.

— Я решил, что ей обязательно надо увидеться с тобой, только это могло ей помочь. — Голос Дрю полон желчи и сарказма, не знаю, кого из нас он сейчас презирает больше.

— И что она сказала? — спрашиваю я, но негромко, вообще-то я не хочу знать, что она сказала. С того момента, как она ушла, я думаю только о том, когда же она вернется. Вот, вернулась.

— Ничего. С тех пор, как мы вошли, она не сказала ни слова.