Книга Рим. Цена величия - Юлия Голубева

Юния кивнула:

– Я слышала об этом. Во время пира в гроте на берегу моря обвалились своды, погубив гостей и рабов, а Сеян своим телом закрыл цезаря. Продолжай, дядя Клавдий, мне интересны подробности, как был раскрыт этот чудовищный заговор.

– Отчасти Сеян сам был в этом виноват. Ему следовало довести дело до конца, не поддаваясь пустым соблазнам. Но он влюбился в дочь Ливиллы – Юлию. Тиберий, узнав о его страсти, искренне предлагает Сеяну жениться на ней, и окрыленный страстью Элий дает развод верной жене Апикате, матери своих детей. Ливилла едва не сошла с ума, узнав, что возлюбленный готов бросить ее ради ее же собственной дочери, и намекнула Апикате, ради кого предал ее Сеян, а обезумевшая от горя женщина написала письмо Тиберию. Незадолго до развода Сеян признавался ей, что лелеет планы устранить с дороги Тиберия и Друза и самому при поддержке преторианцев провозгласить себя принцепсом и о том, что Ливилла, по его наущению, дала Друзу яд. Последовавшее вслед за этим признанием самоубийство Апикаты подтверждало ее слова. Это был страшный удар для цезаря, он едва не сошел с ума. Тяжело пережить предательство лучшего друга. Под предлогом болезни Юлию удаляют из Рима, чтобы отложить свадьбу. Затем хитрый Тиберий, опасаясь мятежа преторианцев и остальных приспешников, верных Сеяну, назначает Элия своим товарищем по консульству, чтобы удалить его с Капри. Пока Сеян занят исполнением консульских полномочий, требующим его постоянного присутствия в Риме, Тиберий вызывает к себе для тайного разговора Калигулу. После этих тайных переговоров Гай в сенате зачитывает письмо Тиберия с обвинениями в адрес Сеяна, за чем следует немедленный его арест. Головы летели с плеч даже у тех, кто был едва знаком с бывшим префектом претория. Тебе известно, кто руководил обвинительными процессами? Сам Макрон. Его твой супруг нашел в каком-то кабаке, узнав, что этот офицер пользуется наибольшей любовью преторианцев.

– А как умерла Ливилла? – спросила Юния.

– Антония упросила Тиберия позволить ей самой покарать дочь – изменницу и убийцу. Ей не хотелось, чтобы тело дочери лежало на Гемонии вместе с телами других заговорщиков. Труп Сеяна валялся там много дней, а когда пришли хоронить его, то оказалось, что его головой уже играют как мячом в общественных банях. Моя мать решила, что внучка Марка Антония должна умереть более достойной смертью, и уморила Ливиллу голодом, слушая каждый день ее проклятия в наказание себе, что родила такую дочь.

– Спасибо, дядя Клавдий, – сказала Юния. – Это все, что я хотела услышать. Теперь проводи меня в мою комнату, мне необходимо о многом подумать. Может быть, завтра у меня возникнут новые вопросы к тебе.

Только сейчас Клавдилла заметила, что опустилась ночь. Она закуталась в тонкую шаль, спасаясь от холода, и они вернулись в дом.

В дальнем углу ее кубикулы тихо тренькал одинокий сверчок, потрескивал фитилек в глиняном светильнике. Эти звуки заполняли тишину. Внезапно навалилась тоска, сдавив грудь. Юния заскучала по Гаю, заволновалась, охваченная неясным предчувствием. Смарагд Тиберия на столике поблескивал в неровном свете, нагнетая тревогу. Клавдилла кинулась на постель, забилась под одеяло и совсем неожиданно для себя заплакала.

И в этот миг на Капри застонал во сне ее любимый, почувствовав, как тоскует вдали половинка его души.

Когда Клавдилла понемногу успокоилась, выплеснув грусть вместе с непрошеными слезами, ум ее обрел ясность и остроту. Юния подумала о Фабии Персике. Она совершила непростительную глупость, поддавшись бездумной страсти на следующий день после свадьбы. Ее мучили и угрызения совести, что она презрела свое обещание не принадлежать ни одному мужчине, кроме Калигулы. Но с совестью удалось договориться, сожаления отступили, на смену им пришли раздумья, как избавиться от влюбившегося Фабия. Юния даже рассмеялась. Надо же, Друзилла была бы счастлива, если бы Персик пообещал жениться на ней. Она так любит этого кутилу!

Вдруг пришедшая мысль заставила Клавдиллу резко сесть. Друзилла поможет ей в осуществлении замысла, стоит только дать ей понять, что сердце Фабия принадлежит другой женщине. Она мстительна и коварна, недаром Клавдий сказал, что она представительница худшей ветви их рода. Не поручить ли ей отвезти на Капри… Отвезти, а затем убрать с дороги? Юния прижала холодную ладонь к пылающему лбу. О боги, сколько мыслей! Как выбрать верную? Эта кутерьма в голове заставила ее застонать и бессильно откинуться на подушки.

Может, использовать дочь Ливиллы – племянницу Клавдия и Германика? Но как? Эта располневшая женщина, потерявшая красоту и стать, не выезжает из Геркуланума, ее муж, Рубеллий Бланд, выскочка из низов, навязанный внучке Тиберием, говорят, не спускает с нее глаз. Она уже сыграла свою роль в раскрытии заговора Сеяна и Ливиллы, из страха согласившись даже обвинить собственную мать. Ненадежна. Кто знает, как поведет она себя, представ перед цезарем? Имя Юнии не должно всплыть ни в коем случае, иначе и ей, и Гаю грозит смерть.

Клавдилле больше всего хотелось забыться сном, но бессонница не отступала, запуская цепкие лапы в напряженный ум. Как связать Фабия Персика с тем, что она задумала?

Сколько вопросов оставалось без ответа! Сколько замыслов не могли собраться воедино! И, самое главное, в чем Юния прежде всего рассчитывала на Клавдия, – это образцы почерка Сеяна, Ливиллы и врача Эвдема. Где раздобыть их? И кто подделает документы?

Тиберию надо доказать, что Гемелл не сын Друза. Способ, выбранный ею, конечно, хорош, но как его осуществить? Юния отдавала себе отчет, что только Клавдию она может доверить все детали своего замысла.

Но сон наконец завладел ее хорошенькой головкой, замутив и смешав все мысли.

Она встала довольно поздно, когда теплое солнце уже подошло к зениту. Голова раскалывалась на тысячу кусков, долгожданный сон не принес облегчения. В доме было тихо. Юния отметила, что Кальпурния побывала у нее в комнате, поставив свежие букеты полевых цветов. Клавдилла улыбнулась: управляющая начала ей нравиться своей ненавязчивой заботой, к тому же она заметила у кровати поднос с завтраком. Половинки оливок причудливо украсили тонкие ломтики козьего сыра, свежие булочки, аппетитно пахнущий гусиный паштет в вазочке и кувшинчик с прохладным вином. Клавдию повезло с прислугой, которая, как не без оснований догадывалась Юния, исполняла роль и наложницы хозяина.

Клавдилла с аппетитом позавтракала, а после живительного глотка вина головная боль отступила. На смену ей вернулись вчерашние мысли. Молодая женщина быстро накинула тунику и прошла в таблиний. Как и ожидалось, старый Клавдий был там. Угли очага едва тлели, даря скудное тепло. Клавдий даже не повернул головы при ее появлении, охваченный глубокими думами.

Его таблиний в изобилии украшали этрусские фрески и потрескавшиеся вазы. На полках, между бюстами Германика и его погибших сыновей, в идеальном порядке располагались свитки. Невысокая статуя Тиберия вырисовывалась в дальнем темном углу. Наконец Клавдий очнулся и с трудом поднял голову. Его темные умные глаза внимательно оглядели гостью.

– Я помогу тебе, Юния Клавдилла. Помогу, даже если это будет стоить мне жизни. Когда-то я дал обещание Германику оберегать его семью. Я плохо справился с этой задачей, но ради последнего сына моего брата я готов на все. Слишком долго я бездействовал в тихой Капуе, прячась от мира, будто черепаха в свой панцирь.